Никита

    Весть о том, что у Курта украли сына, застала меня в сауне. Я даже не успел вытереться как следует и примчался к Курту домой мокрый весь, как этот… Как Му-му… Курт был в такой ярости, что мог тут же не отходя от кассы запросто пристрелить любого. Он стоял передо мной огромный, ужасный, красный, растерянный, злой… Вся охрана была уже поставлена на уши. Ждали только меня. Я был, конечно, счастливее остальных, поскольку сразу после возвращения из Иордании, где мы пробыли с Куртом почти неделю, я испросил себе недельку отпуска и, собственно, сейчас я находился в нем… Хотя, надо было мне конечно же уехать в Европу. Здесь никогда по-человечески не отдохнешь!
    Случилось, конечно, ужасное. Шестимесячного отпрыска Курта Никиту похитили по дороге в клинику Мозельского. А может быть и в самой клинике. По крайней мере, когда сам Мозельский, австрийский профессор польского происхождения, открывший в нашем городе филиал своей педиатрической клиники, пришел осмотреть малыша, то обнаружил в кроватке аккуратно завернутую куклу. Старичка хватил удар. Однако впоследствии это не избавило его от допроса с пристрастием.
    Курт не стал обращаться в полицию. Он, как всегда, вызвал меня. А я так мечтал отдохнуть где-нибудь в Ницце с какой-нибудь очаровательной старушкой-миллионершей… Судьба никогда не баловала меня полноценным отпуском.
    В этот день дежурил Кулак. Сюзанна (его жену просто не могли называть иначе! У людей темного происхождения удивительная страсть к иностранным изысканным именам!) позвонила Курту еще утром и сказала, что у Никиты высокая температура. Курт поначалу не придал этому никакого значения и приказал Кулаку найти доктора Байера, семейного доктора Курта, и привезти его к ребенку. Байера нашли только после обеда. Байер посмотрел, посмотрел, да и почуяв, видимо, что-то неладное, велел везти ребенка к Мозельскому. Сюзанне внезапно стало плохо, и в больницу она не поехала. Хотя я подозреваю, что этой ленивой мартышке просто было лень оторвать свою задницу и напрягаться.
    Сюзанна - back street gerl. Я специально нашел ее для Курта чуть больше года назад на улице Гегеля. Курт в ту пору лютовал и мог натворить много-много глупостей. Он очень переживал по поводу гибели своей последней жены - Юлии. Кто-то ей устроил автокатастрофу. Я в тот момент был далеко, за Океаном, пил ром с черномазыми девчонками из Гуантамо и курил толстые гаванские сигары. И тогда Курт телеграммой прервал мой кайф. После получения телеграммы, я , конечно, пару дней еще оттянулся, я же не ефрейтор. Но приказ - есть приказ. Проанализировав данные экспертизы, я имел неосторожность высказать предположение насчет кавказских корней этой автокатастрофы и это чуть было не вызвало международный конфликт и очередное кровопролитие на границе. С тех пор с Куртом я всегда осторожен в гипотезах.
    Сюзанна. Жалкая, полуголодная, в дешевых колготочках, в стареньком шиншилловом полушубке… Я увидел ее из машины и подумал, что она вполне могла бы заменить погибшую сумасбродную Юлию. Такой подарок вполне мог бы угомонить неистового Курта. Конечно, она прошла у меня испытания, как и Юлия в свое время. Обкатку. В течение месяца я готовил ее к жизни в высших кругах политической элиты. Не мог же я предложить своему шефу несертифицированный товар. Я ее приодел, вымыл, причесал и, словно добрый, загадочный и всемогущий Фей, открыл перед ней новый мир во всей его красоте. Курт, пребывающий на тот момент в чудовищном запое, неожиданно вновь увидев однажды перед собой живую Юлию, влюбился в это уличное чудо с новой силой и через два месяца сочетался с ней законным браком.
    Каждый раз, когда Курт заливает шары, он пытает меня, спал я с ней или нет. Каждый раз, получив отрицательный ответ, он все-таки подозрительно грозит мне пальчиком и обещает убить, если узнает, что я вру. Вот так, каждый раз того и жди: сгоришь на работе.
    Сама Сюзанна в своем стремлении скрыть правду-матку заходит настолько далеко, что порой доводит меня просто до бешенства. Конечно, я понимаю, что чем она хуже относится ко мне, тем меньше подозрение, но иногда мне хочется набить ей морду. Она обращается со мной, как со скотиной! Я скажу больше: как с невольником-негром! Я порой начинал подозревать ее в том, что она меня действительно ненавидит. Но она время от времени успокаивала меня. Однажды, когда я сопровождал ее с Никитой на заднем сидении "Понтиака" в загородный дом, она незаметно благодарно погладила меня своей проворной ручкой по причинному месту. Я конечно же не шелохнулся. Ведь впереди сидел Курт. Она гладила меня всю дорогу и в конце концов я чуть было не закричал. А ведь я время от времени должен был еще и отвечать на какие-то вопросы Курта, поддерживать куртуазную беседу…
    Не хотел бы я иметь такую же верную и преданную супругу. Иногда я ловил на себе такие живописные взгляды Сюзанны, что мне становилось просто жутко. Актриса она была никудышная. То, что она пропадет, мне было на это насрать, но сам я еще хотел пожить…
    Курт выслушал свидетелей и отпустил всех, приказав перевернуть весь город и найти ребенка. Меня он попросил остаться. Когда двери кабинета закрылись, Курт пододвинул кресло ко мне и, с надеждой глядя мне в глаза, как-то по-детски, жалобно спросил:
    - Ты-то что думаешь?
    Если бы я не знал Курта, я бы мог подумать, что передо мной - интеллигент в пятом поколении, рефлектирующий очкарик. Но Курт - отвязанный убийца. По нему уж давно гильотина плачет. Поэтому я не особо как-то растрогался. Хотя это вовсе не значит, что я не буду пытаться ему помочь. Это - моя работа. Я отвечаю за безопасность его и его семьи. Но с меня взятки гладки. Я во время происшествия, как всегда почему-то, находился на заслуженном отдыхе после командировки. И он это прекрасно знает.
    - Я тебе сейчас ничего не могу сказать. Надо проследить всю цепочку. Я даже не пойму, на каком этапе следования он пропал. Дома? По дороге? Или же уже в клинике? Дай мне хотя бы пару часов. Я прямо из сауны…
    Да, Курт! Кому-то ты в этот раз очень круто насолил, раз человек пошел на такое. Я уже примерно догадываюсь, но пока даже не могу вслух сказать о своем предположении, поскольку моего предположения может оказаться достаточно, чтобы подозреваемого расстрелять без суда. Я знаю, что с Куртом следует быть поосторожнее в смысле предположений. На моих глазах в прошлом году он застрелил одного грубияна на охоте. Тогда все обошлось. Но я всегда хожу по острию пера.
    Я не зря вспомнил грубияна. Грубияна звали Сосо. Этим все сказано. В марте я уже один раз разминировал наш "Понтиак".
    Кащей вытащил из кармана пачку зеленых и сунул мне, не глядя.
    - Денег не жалей… Если надо - еще возьмешь. Утром чтобы ребенок был дома. Я тебя озолочу. Ты меня знаешь.
    Да. Я знал Кащея. Этот действительно озолотит. Денег он не считал. Давал обычно кучкой. Однажды на такую кучку я умудрился посетить Кубинский карнавал.
    Кормилица, двадцатилетняя грудастая студентка Нелли, сидела передо мной бледная и перепуганная. Когда я брал ее на работу, я, конечно, тоже ее проверил, таковы мои правила. Пусть - жесткие, но - необходимые! Я брал на работу только проверенных людей. ( Мужчин я тоже проверял, но другим, более гуманным способом). Конечно, Нелли, утверждает, что ничего не знает. Она находилась с ребенком в машине. Ребенок спал после укола. Потом она передала спящего Никиту из рук в руки подбежавшей санитарке из клиники. Санитарку от машины сопровождали Кулак и Голый. Ей приказано было ожидать дальнейших распоряжений в холле. Верил ли я ей? Ни на йоту! Хотя она говорила правду.
    Я знал, что в первую очередь мне следует поговорить с Сюзанной. Но она была, конечно же - без сознания. Чурбан постоянно находился при ней. Если замена произошла дома, что мало вероятно, заметить куклу непременно должны была и кормилица, и санитарка. Все те, кто держал эту штуку в руках.
    Когда я на своем забрызганном и слегка покореженном в недавнем наезде "Джипе" приехал в клинику, там вовсю уже орудовали цветные и конторские. Я всего лишь хотел допросить санитарку, но меня к ней не допустили, а усатый сопливый следователь прокуратуры, знакомый мне еще по совместной работе в конторе, стал требовать документы, лицензию… Я, конечно, для виду покричал, поразмахивал руками, но не очень сильно, а то ведь могли и обыскать. Мне нужно было всего лишь засветиться, чтобы Курту доложили, что я пытался…
    После облома в клинике я сразу же, как барс, прыгнул в машину и рванул к Гураму. Это как раз тот самый пройдоха, что так удачно организовал заминирование нашего "Понтиака". Я его тогда сразу вычислил, мы сошлись на двух тысячах и я его отпустил, предварительно оторвав ему ухо. Он обещал больше не минировать мои машины, а я в свою очередь обещал его больше не убивать. Хороший был парень. Дома Гурама не оказалось. Открыл мне какой-то его усатый и не совсем трезвый земляк с "Вальтером" в руке. В квартире гремела музыка и визжали девочки.
    - Гурама нет! А ты кто такой?
    - Я его друг! - соврал я. - Мне он нужен срочно.
    - Если ты его друг - заходи!
    - Мне он нужен срочно.
Тут до земляка наконец-то дошло, что Гурам мне нужен срочно, и он сказал:
    - Подожди… Я с ним свяжусь. Как сказать, кто его спрашивает?
    - Скажи ему - "ухо". Он поймет.
Через минуту он снова появился в дверях и сказал:
    - Гурам тебя ждет в баре "Венеция". Ты знаешь, где?
    Еще бы мне не знать бар "Венеция"! В девяносто пятом, когда я был еще легавым, я был ранен в жопу в этом баре в перестрелке. Какой-то совершенно бухой гад выстрелил мне позорно прямо в жопу и прострелил ее насквозь!
    Лысый, помятый, надменный охранник преградил мне дорогу и слегка толкнул в грудь, когда я все же попытался пройти сквозь него. Мне было очень обидно. До слез! Почему-то я у всех вызываю патологическое желание унизить и обидеть меня. Всему виной моя невзрачная туберкулезная комплекция, словно я был зачат в неурожайный год.
    - Туда нельзя!
Я сдержал гнев и смиренно, словно прелат, попросился:
    - Мне к Гураму. Он очень просил, ну пожалуйста! - я сунул ему в руку двадцать долларов. Подавись! Мне не жалко!
    - Только бегом! - снисходительно сказал этот высокомерный задавака, пряча бумажку в боковой кармашек.     Ага! Сейчас я вприпрыжку побегу через ступеньки… У всех я создаю впечатление эдакого легкого мальчишки-пострела, что дает право любому швейцару обходиться со мной прямо-таки скажем - некорректно и неделикатно. Ничего не могу с собой поделать! Никак не могу внести в свой имидж элемент значительности и солидности. Хотя иногда именно это отсутствие солидности мне здорово помогает.
    Гурам сидел за столиком в компании своих земляков и что-то горячо им доказывал. Увидев меня, он жестом пригласил присоединиться к посиделкам, но я покачал горестно головой, постучав пальчиком по крышке часов.
    - Это не моя работа… - сказал он, дыхнув на меня ароматом грузинской кухни. Я только сейчас вспомнил, что так и не поужинал. - Я такими гнусными вещами не занимаюсь, ты же знаешь…
    - Но ты знаешь - кто это.
    - Может быть, знаю.
    Это, конечно, были не они. На более точные сведения я и не рассчитывал. Ну что ж! Отрицательный результат - это тоже результат. Значит, я на правильном пути. Проходя мимо лысого охранника я ласково и благодарно улыбнулся ему и, дождавшись ответной улыбки, неожиданно со всей радости своей души врезал ему своим коронным прямым ударом в переносицу. Хрустнула под кулаком кость. Ударившись головой о стенку, лысый сполз по ней на пол, оставляя затылком кровавый след. Забрав из кармашка свою двадцатку я поспешил в машину. Мне не жалко денег. Дело в принципе.
    Когда я возвратился к Курту, было уже за полночь. Розыск и без меня работал уже на полную катушку. За время моего отсутствия Курт лично допросил Кулака с пристрастием. Окровавленный охранник валялся в углу холла и глухо стонал. Кажется, его очень сильно покалечили. Все правильно: Кулак был дежурный. Голый к моему приходу тоже был не в лучшей своей форме. Рожа уже в синяках. Молитесь, сыны, чтоб вообще в живых остаться!
    Мы прошли с Куртом в кабинет. Он, усталый, постаревший, посеревший, разлил коньяк по рюмкам.
    - Это не грузины, - сказал я.
    - Точно? - недоверчиво спросил он, глядя куда-то сквозь меня.
    - На все - сто.
Мы выпили. Курт тут же торопливо наполнил рюмки вновь. Руки его дрожали. Он взглянул на часы.
    - Опоздал ты со своим сообщением… - задумчиво произнес он.
    - В каком смысле?
    - "Венеция" взорвалась… Ты медленно работаешь…
    Меня не столько волновали его взаимоотношения с грузинами, насколько то, как эти взаимоотношения потом отразятся на мне.
    - Надо бы Никиту найти сначала. Они должны поставить нас на бабки! Ждут, когда ты дойдешь до кондиции. Когда будешь готов выложить сколько надо.
    - Слушай… - Курт вытер вспотевший лоб. - Я даже теряюсь… Кто это может так обнаглеть? Я же их уничтожу всех… Даже если все бабки отдам!
    При слове "Никита" Курт вздрогнул и поежился. Курту было уже пятьдесят, а Никита был его первым ребенком. Курт впервые в жизни познал радость отцовства. Он очень любил своего Никиту.
    - Вот чего я и боюсь, - сказал я, с полным ртом. Я дорвался-таки до жратвы и теперь торопливо сжирал бутерброды, лежащие на подносе. - Дело тут, Курт, похоже, вовсе не в бабках. Если это так, то дела плохи. Вспомни сейчас все последние наши дела. Кого-то ты обидел…
    Глупо, конечно, об этом спрашивать Курта. Я в курсе всех его дел и знаю всех обиженных. Многие, ох, многие были бы рады замочить Курта. Но Курт силен и коварен. Так силен, что порой и подумать страшно. Но тем не менее, нашелся какой-то храбрый, безрассудный удалец, посмевший посягнуть на спокойствие этого замечательного для нашей страны человека, этого гиганта мысли и отца нашей демократии. И я не позавидую его судьбе и судьбе его родственников.
    - Мне надо поговорить с Сюзанной. - сказал я.
    - Я уже с ней поговорил. - обломал меня Курт. - Что ты хочешь узнать нового? Она… У нее жар.
    - Я хочу узнать, не замечала ли она чего-нибудь подозрительного в поведении прислуги, охранников… Ты должен мне позволить делать все. Я найду Никиту!
    - Я знаю. - ответил Курт. - Иди к ней.
    У дверей спальни сидел Чурбан. Я кивнул ему, приветливо потрепал по плечу (Он это любит! Ласков, собака!) и легонько постучался. Никто не ответил. Я вошел. Прямо на меня был устремлен пристальный и немигающий взгляд великолепных голубых глаз. Никаких признаков белой горячки! Боже! Как все просто! Я, стараясь как-то ободрить ее, подмигнул ей, подошел и присел рядом на краешек постели, приложив палец к губам. Тс-с-с-с… Подбородок Сюзанны задрожал мелко-мелко и она, схватив мою руку, прижала ее к своим карминным губам, чтобы не зарыдать в голос. Конечно, малышка была напугана. Но как она могла решиться на такое? А главное - как организовать! Несмышленое дитя! Но что там говорить, отчаянна и дерзка! Может это от глупости, а может - от большого ума, в чем я сильно сомневаюсь.
    Минут десять мы молча смотрели друг другу в глаза, словно стараясь прочитать в них то, что не могли сказать наши губы. Сюзанна нежно целовала мою руку, сжимая ее в своей горячей ладошке. Ах, как я сентиментален! Сейчас я расплачусь!
    - Как ты себя чувствуешь? (Надо же что-то спрашивать, раз пришел!)
    - А ты как думаешь?
    Я лихорадочно соображал, как мне ее отсюда вытащить. Остальное - уже детали. В принципе, все было не так уж и плохо. Главное - что мои предположения подтвердились: жизни Никиты ничего не угрожало.
    - Я зайду к тебе, когда ты будешь чувствовать себя лучше, пообещал я. - Наверное придется увезти тебя в Загорное, на природу.
    Она молча кивнула своей курчавой ангельской головкой и улыбнулась мне. В ее глазах было столько надежды и счастья, что я просто был ошеломлен. Я вышел из спальни совершенно обескураженный и удрученный. Курт встретил меня подозрительным холодным взглядом из под кустистых бровей.
    - Ее надо увезти за город! - сказал я. - Она может тронуться умом…
    - Это имеет отношение к твоей работе?
    - Самое непосредственное!
Курт долго и пристально глядел на меня, потом закурил и спросил.
    - Если ты в этом уверен, бери охрану и вези.
    В машине Сюзанна не выдержала и бросилась мне на шею. Она целовала меня в лицо, в шею, и сквозь всхлипывания повторяла: "Любимый мой… Ненаглядный…. Я знала, что ты любишь меня…". Мне сложно было вести машину в такой экстремальной обстановке, хотя я обучен и не такому. Мы ехали за моим сыном - за моим Никитой…

    "И нашел я, что горше смерти женщина, потому что она - сеть, и сердце ее - силки…". Снизошла на меня мудрость твоя, Екклизиаст. И понял я в сердце моем, что сыну моему, Никите, будет лучше с отцом его. Курт, стальной Курт, плакал, как ребенок, обнимая и целуя моего Никиту и меня, отца его. Я не печалился. Вовсе нет. Расти, мой сын, постигай истину этого страшного мира… Может быть, когда ты вырастешь, я тебе все расскажу, а может быть, и нет…

7 марта 1998 годап.Придонской.

А.Мешков