Папа! Возьми меня, на Небиру!

В парке имени Лазаря Кагановича, в тени развесистого платана, возле старинного, окруженного высокой кирпичной стеной, особняка, принадлежавшего ранее графу Ростопчину, а сегодня одному из сильных мира сего, на скамеечке, с неприличным словом, жирно и старательно вырезанным на спинке анонимным мастером, основательно расположились для банкета два худых, бородатых, седовласых старца.

Один, с лиловым синяком под глазом, был одет в замысловатую шапочку, созданную из рукава женской кофты, в дерматиновую черную куртку, тертые джинсы, и в домашние тапочки. Другой был в мундире солдата национальной гвардии Венесуэлы с чужого плеча, простреленного на груди, который был ему к тому же явно великоват, и в дорогих туристических ботинках на толстой рифленой подошве. Он щегольски, с достоинством джентльмена курил бычок сигары Romeo & Guliett. Праздничная сервировка скамейки: бутылка виски «Chivas Rigal» наполовину полная, сырок «Печальная новость», наполовину съеденный лобстер в фольге, конфетка «Полоний», два пластиковых стаканчика, свидетельствовала о величие и значимости торжества.
— … Формальная причина развода была, как бы, мое пьянство. – говорил тот, что был «гвардейцем Венесуэлы», — А на самом деле просто любовь закончилась. Я ведь не стал бухать больше того, чем когда мы только начали встречаться. У меня с возрастом отходняк стал тяжелым. Неделю болею после заурядной, трехдневной пьянки. Если раньше, когда после катастрофы в Индийском океане, или после ареста в Каракасе, она говорила: пусть бухой, лишь бы живой. То теперь она уже не хочет бухого. Особенно, после смерти младенца. Она не говорит вслух, но на уровне подсознания считает, что в этом моя вина….
— Ишь ты, подишь ты, какие мы привередливые! — возмущенно хлопнул себя по ляжкам второй старец. — Бухого уже не хотят! Я так думаю, Санек, что молодого она нашла. И потому так смело ушла. Бабе уйти от достатка нелегко. Но когда образуется молодой самец, у бабы словно крышу сносит! Во главе всего сущего лежит физиология….
— Я, Коль, сам предложил ей развестись. — продолжал рассказ гвардеец. — Я так и сказал ей: Не нравится — уходи! Мне меняться в 60 лет поздно уже. Она собрала вещи и ушла. Но, я ее понимаю и не осуждаю. Ей нужно реализовать свое земное материнское предназначение. Она до безумия хочет ребеночка. Ей уже 34. Через пять-десять лет уже будет поздно рожать. А мне ребенок не нужен. У меня уже есть один распиздяй — хватит! А насчет достатка…. Какой у меня достаток? У меня как у латыша — хуй да душа!
— Выходит, стоит у тебя еще Павлик, значит, по утрам? — с притворным удивлением воскликнул Николай.
— Я, Коль, ведь еще и дрочу, — рассмеялся гвардеец.
— Ну, вот давай выпьем за новый развод!!! Дай Бог – не последний! Ха-охаха-ха-щ-ха-ха-о-хаха….Кхх-кхх-кхха-а-а-а-а—а-а-а-а-б-б-б-б-б-л-л-л-л-л-и-и-и-и-а-а-а-а-адь-ь-ь-ь-ь! – закончил Колька свой смех страшным, хриплым, гулким, как крик, смертельно раненной вороны, кашлем с мокротой.

2.
— Куда шары вешать будем, хозяин? – спросил не вполне трезвый мужик в оранжевом, клоунском комбинезоне, аккуратного, симметричного, правильного мужчину, с идеально ровным пробором на уложенных волосах, в торжественном черном костюме.
— Я тут не хозяин, — ответил ему коротко симметричный.
— А кто тут хозяин?
— Хуй его знает, — аккуратно ответил ему симметричный и отвернулся. – Четвертый! Я первый! Ответь мне! – сказал он негромко в невидимый микрофон. Мужик в оранжевом, клоунском комбинезоне, что-то неприличное бормоча себе под нос, пошел прочь.
В огромном дворе, перед причудливым замком неведомой эпохи, царила предпраздничная суета. Официантки, в белоснежных фартуках на голое тело, раскладывали приборы на длинный стол, под тентом. На небольшой сцене, настраивают свои инструменты музыканты джаз-бенда, одетые в одинаковые пиджаки с галунами, как у швейцаров, дорогих отелей. Легкий пассат доносит аромат восточных приправ. Это, в роще, возле озера, два десятка поваров, в высоких колпаках, готовят изысканные блюда на открытом огне.
Многочисленная детвора, визжа от восторга, кружится безобидными снежинками в хороводе, вокруг атлетического парня, с длинной, седой, искусственной бородой, одетого волшебником: в чалму и черный плащ, со звездами. Ему помогает безгрудая фея в длинном, серебристом платье, с рукавами-фонариками, мешковато сидящем на ее худой фигуре:
— А ну-ка, ребята! Кто знает ответ на загадку: Зимой и летом одним цветом? – загадочно улыбаясь, спрашивает она. – Кто угадает – тому приз – шапка-невидимка!
— Машина! Велосипед! Танк! Глаза! Нос! – кричат дети.
В общем веселье не принимает участие лишь одна девочка, лет пяти. Она сидит прямо на траве, одетая в голубое, платье, отороченное знаменитыми бельгийскими кружевами ручной работы, с высоким воротничком-стоечкой. На шее – золотая цепочка. В маленьких розовых ушках – небольшие бриллианты. Лицо ее ничего не выражает.
— А что у нас Машенька не играет? А? – спрашивает ее участливо атлетический чародей, с гипертрофированным участием склонив к ней свое бородатое лицо, дыхнув на девочку ароматом коктейля нескольких сортов вин, джина, текилы, водки и виски.
— Ну-ка, пойдем хоровод водить с нами? Пойдешь! Ребята! Давайте все вместе, дружно позовем Машеньку хоровод водить! Ма-шень-ка! Ма-шень-ка!!! Идем хоро….
Неожиданно, девчушка, сильно и метко, словно охотник-индеец, плюет в исполненное заботой лицо чародея, и попадает ему точно в глаз.
— Оо-о-о-о-о-ууууууу! Как мне больно-о-о-о-о! А-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!! Больно мне, больно-о-о-о-о-о! – не то притворно, не то по настоящему, уморительно начинает кружиться на месте чародей, схватившись за глаз. Детвора покатывается от смеха и валяется в траве. Девочка сидит без эмоций.
— Оставь ее в покое, Ермолай! – говорит волшебнику строго, дама в белом брючном костюме с высокой прической «Бабетта» в стиле 60-х годов. – Весели лучше, остальных детей. Усердствуй, Ермолай!
Она осматривает строгим, хозяйским взглядом свои просторы, «шуршащую» словно пчелы улье, многочисленную дворню, и, по-видимому, остается довольна. Потом глядит на маленькие часики, обрамленные драгоценными камнями, на почти готовые к празднику столы, и выражение довольства слетает с ее ухоженного лица и сменяется на маску досады.
— Где же шары, черт возьми? — она резко, словно солдат роты почетного караула, разворачивается и направляется к замку.
— Папенька прилетел! – говорит негромко, но отчетливо девочка, низким голосом, поднимается с травы и уверенно идет к воротам.
— Маша! Не ходи к нему! – мгновенно остановившись, строго кричит ей во след женщина в белом брючном костюме. – Четвертый, проследи за ней! – скомандовала она в невидимый микрофон. Но, девочка, не слыша ее, словно робот, продолжает свое движение к забору. За ней в десяти метрах следует аккуратный секьюрити в черном костюме дипломата.
— Представляешь, сучка, какая! Прямо в глаз попала жвачкой! – тихонько поябедничал фее оскорбленный и униженный чародей, в раздражении скидывая колдовской колпак.
— Да не три ты его! – убрала руку мага от глаза фея, — Дай-ка посмотрю! Ни хуя себе!!!!! Какой потрясающе точный плевок! Вот так именинница!

3.
— Ну, что сидишь? Наливввваай! Едренть! Люди наивно полагают, что некие ольмеки передали майянцам свои знания и календарь. Ольмеки! Я смеюсь: ха-ха-ха-ха! О-э-у-ю-у-у-у-у-у-ук! Кто такие ольмеки? Откуда у них, полуобезьян, живущих стадом, на уровне первобытной общины, знания о космосе?? Никакие не ольмеки, а мы! Хотя, какая разница? Русский безумец Юрий Кнорозов открыл миру язык майя, и сразу началась паника. Он ввел их в заблуждение. Сознательно или нет, уже не просчитаешь. У майя было куча календарей: для земледельцев, для оракулов, для рыбаков, для духовной знати. Да кто они вообще такие – эти майя? Почему все думают, что они обладают какими-то космическими знаниями?
Да, это была цивилизация и на самом деле она вполне вписывается в рамки всего того, что происходило на нашей земле. То есть, все первые цивилизации возникают на территории между тропиками, где находится оптимально комфортные и дискомфортные условия. То есть, с одной стороны, не умрешь. А с другой стороны, все-таки что-то тебя заставляет работать и включать мозги. Поэтому она ничем не отличается от Индокитая, от Северной Африки. То есть, все это идет в рамках общих процессов развития цивилизаций. Майя как таковые появились где-то в первые века нашей эры, как наследники предыдущих культур – там ольмеки, как классическая основа считается, потом культуры Тихоокеанского побережья – исаапа там и ильбаол. И потом появляются майя. Возникают они на территории Гватемалы, Мексики, Белиза и краешек Сальвадора и Гондураса. То есть, достаточно обширная территория. Появляются первые города, и они проходят несколько этапов своего существования. То есть, научное знание уже разрабатывалось в первом веке до нашей эры, то есть, еще до появления майя. Майя его восприняли, развили, довели до какого-то совершенства, и создали такой вот очень точный доработали календарь. Календарь – это счет дней. Сказать, что сохранился календарь и показывать вот этот дурацкий круг ацтекский и говорить, что это календарь майя – это вот то, от чего можно просто падать в обморок сразу. Календарь – это система счета дней. То есть, формально была выбрана дата начала счета дней – это 3114 год до нашей эры. Причем, по разным корреляциям и расчетам, поскольку, как вы понимаете, сутки не равны 24 часам, а год не равен 365 дням, то все время нужны вот эти корректирующие показатели. Поэтому о точных датах говорить просто смешно – их несколько вариантов. Это все хуйня полная! Это всегда придумывают и подгоняют под очередную дату Конца Света. И все ученые пользуются одной условной для того, чтобы хотя бы понимать друг друга. И вот 3114 год до нашей эры – это начала счета календарного майя, которое записывалось датой 0000 – вот так. Потом на 354 год до нашей эры – то есть, это как раз заканчиваются альмеки – приходится дата, которая записывалась тоже круглой датой – 7.000. И вот эта дата совпадала с прецессионным смещением, то есть, солнце в весеннее равноденствие переставало входить в созвездие Овна и переходило в созвездие Рыб. Давай, еще что ли по одной? Хули сидишь? Наливай! Что-то руки стали зябнуть! Поехали!!!

4.
У металлического решетчатого забора стоит подтрёпанный жизненными водоворотами мужик, с выдающимся, подвижным кадыком под небритой пупырчатой кожей. Брюки его выглядят так, словно по ним еще совсем недавно совершал маневры тяжелый танк. К тому же от них исходит дурман, будто их мариновали в моче. В его пиджаке, похоже, ходил еще Лев Толстой, потом Чехов, Бунин, Ленин. В общем, износился пиджак основательно, пока не попал к мужику. Рубашки под пиджаком не было вовсе. Или она попросту истерлась со временем.
— Папенька прилетел! Оуа! О-о-о-о-о-а-а-ау-у-у! Папенька мой прилетел! – повторяя словно заклинания, эти странные для человеческого уха звуки, девочка походкой робота шла по траве к мужику.
— Мужик, ты, случаем, не знаешь, куда шары вешать? – окликнул потрепанного мужика, уже прилично бухой шаровес в оранжевом комбинезоне, возникнув из кустов рододендрона, словно черт из табакерки.
— Не знаю. Я не местный, – ответил потрепанный, пристально вглядываясь в девочку, приближающуюся к забору, и почесал волосатую грудь.
— Понято! – рявкнул оранжевый шаровес, и исчез в никуда.
— Тебя по-хорошему, просили больше не приходить сюда? – тихо, но раздраженно спросил охранник мужика, — Ты дождешься, козел, что тебе просто пиздюлей навешают.
— Апап! Ыт леширп! – радостно подпрыгивая от нетерпения на месте, спросила мужчину девочка, схватившись за прутья забора. Охранник в костюме дипломата, отойдя на десять метрах, терпеливо и дипломатично наблюдал за встречей.
— Может прогнать его? – спросил он в микрофон. – Хорошо.
— Тевирп! Яалим! — кивнул девочке потрепанный жизнью мужчина, которого только что назвали «папой».
— Ым медеу? – в нетерпении подпрыгивая, недоверчиво переспросила девочка.
— Тен! – грустно ответил мужчина, с беспокойством наблюдая, как к забору неторопливо приближается женщина в белоснежном брючном костюме с высокой прической «Бабетта» по моде 60-х годов.
— Я тебе говорила: не приходить сюда больше? – не дойдя до забора, крикнула женщина, но на слове «приходить» пустила «петуха». Прокашлявшись, повторила:
— Я тебе говорила, не приходить больше сюда?
— Но сегодня у Машки рождения День!
— Забудь о ней!
— Я подарок ей принес. Вот! Это вечный двигатель!
Мужик достал из пластикового пакета нелепую деревянную конструкцию. Женщина взяла ее в руки, повертела и в гневе хрястнула об коленку. Конструкция рассыпалась.
— Маа-а-а-а-а-а-а-ама-а-а-а-а-а-а-а-а – завизжала от гнева девочка.
— Ты видишь, что ты приносишь в наш дом? Истерику! Скандал!
— Я вечный двигатель принес…. – оправдывался мужик.
— Саша! Не делай из нас идиотов!
— Мама! Ты сломала вечный двигатель! – неистово орала девочка, топая ногами в нелепом танце.
— Можно спросить тебя одну вещь? – спросил мужик, стараясь перекричать рев девочки.
— Валяй! Спрашивай! – великодушно ответила женщина.
— У тебя с ним началось, когда ты еще со мной была?
— Зачем тебе это знать? Поезд ушел!
— Просто интересно. Ты же каждый день молишься Богу. Ты как с ним договорилась? Или у тебя другой Бог?
— Слушай! Ты чего добиваешься? – женщина побледнела от гнева, — Тебя сейчас отсюда ногами вперед вынесут! Ты в то время забыл, когда прикасался ко мне. Запомни. Если женщина уходит к другому – виноват сам мужчина. А то вы думаете: жена, куда она денется! Можно и не ебать! Перебьется! Лучше по блядям шляться! – срываясь на крик, говорила женщина.
— Вообще-то при Маше можно было бы воздержаться от таких слов.
— Заткнись! Тварь! Ты прекрасно пони маешь, что Маша больна на голову! И виноват в этом ты! Пьянь!
— Ты слома-а-а-а-а-ала-а-а-а-а ве-е-е-ечныы-ы-й двигатее-е-ль!!! Су-у-у-ч-ч-ч-ч-ч-ч-чк-а-а-а-а е-е-е-еба-а-ана-а-а-ана-на-наа-а-а-я-я-я-я-а-а-а-а-а-а! — продолжала реветь девочка.