— Папуль! А 5 лет это много? – спросила Сонечка, толстая,  прыщавая девочка в ярко-голубом, усеянном неведомыми современной ботанике оранжевыми цветами, платье, с туго заплетенными в длинные косы, русыми волосами, входя в комнату и волоча за ногу безвольно болтающегося плюшевого пингвина, похожего на пьяного конферансье.

Николай Кондратьевич оторвался от газеты «Галактика и гравитация», поправил очки и задумался. «В самом деле: много это или мало — пять лет. И вообще, для кого существует самая непостоянная категория времени, почему-то определяемая Махом и Юмом, как некая абстрактная форма существования материи?  Как ею пользоваться в этом мире, если она одновременно диаметрально противоположна для субъекта и объекта времени. Даже для каждого существа она своя, поскольку меняется в зависимости от положения объекта по отношению к земной оси, и от эмоционального состояния субъекта времени. Если согласиться с утверждением Гарольда Освальда Шухера, что Время выражает последовательность существования сменяющих друг друга явлений, то, как быть с неизменными явлениями, такими, как Логос, Истина и Первопричина?  Значит ли это, что Время для них не существует?  Настолько ли необратимо время, как привыкли считать люди, довольствуясь земными объяснениями категории Времени и Пространства? Ведь даже «прошлое» изменчивая величина, оно меняется  параллельно с настоящим и будущим!»

— Понимаешь, малышка, — Николай Кондратьевич обнял дочурку, это мягкое теплое пятилетнее существо, которое неожиданно задумалась едва ли не над самым Главным вопросом Вселенной. – Время – относительно. Если учитывать бесконечность Вселенной во Времени и Пространстве, то период пять лет настолько незначителен, что его невозможно измерить, как невозможно измерить массу нейтрино. Если рассматривать эти пять лет по отношению к жизни микрокосма, для того же практически безмассового элементарного нейтрино – то для него оно и есть Бесконечность.  Время существует не само по себе, как самостоятельная монада, в отрыве от материи, а находится в универсальной взаимосвязи. Оно теряет самостоятельность в хаосе пространства и материи. Время зависит от объема материального тела и скорости движения этого тела в Пространстве.

— Значит у космических тел – другое Время? – спросила Сонечка, пристально глядя в глаза отцу.

— Ха-ха-ха! – рассмеялся Николай Кондратьевич и, в порыве чувств, жарко расцеловал девочку в курчавую головку. – Браво! Брависсимо! Бис! Ха-ха-ха…. Конечно же, малышка!   Структура четырехмерного континуума изменяются ха-ха-ха-ха… в зависимости от скопления масс вещества и порождаемого ими поля тяготения. Ха-ха-ха-ха…. И в зависимости от физических свойств материи и пространственным расположением атомов ха-ха-ха-ха-ха…. .

— Чего это вы тут веселитесь? – раздался скрипучий дурашливо-строгий голос матушки, Таисии Григорьевны, появившейся в дверях тучным видением, в байковом, пестром халате, в фартуке, с фарфоровым блюдом в руках, на котором дымились горячие пирожки. – А? Кто это у нас тут  такой веселый и голодный?

— Мы! Мы! – запрыгала от радости  Сонечка, увидев свои любимые пирожки. Таисия Григорьевна поставила тарелку с пирожками на журнальный столик и массивной лепешкой тяжело плюхнулась в кресло, рядом с мужем, тяжело пыхтя, словно после километрового кросса. Николай Кондратьевич сам еле переводил дыхание, только, правда, от приступа смеха, охватившего его, после наивного и в то же время глубокомысленного вопроса дочурки. Сонечка была поздним ребенком и оттого самым любимым. Старший сын, Сережка, умер в прошлом мае во время командировки, в Гвинее от либидонального гиперкатексиса. Его прислали на родину в цинковом гробу. Таечка тогда, на похоронах сильно плакала. Говорят, что болезнь страшно обезобразила его и без того не очень привлекательное тело. Средняя дочка Наташка умерла еще раньше. У той, вообще был целый набор заболеваний: лимфолейкоз, гранулема, дизартрия, нефроптоз, понариций, эмфизема. Но погибла она нелепо, от пули какого-то проходимца, во время лечения в Карловых Варах. Так что, Сонечка была, можно сказать — последней. Роды у Таечки были трудные. Сонечка родилась крупненькой – 4300, и, к счастью, совершенно здоровенькой.

— Вот эти – с капустой, а вот эти – с картошкой и грибами, – показала неопределенно Таисия Григорьевна. – Или эти с грибами? Запуталась, совсем старая стала ваша кухарка! Ха-ха-ха-ха…

«Она и в самом деле здорово постарела в последнее время. Ужасно выглядит! Зубы желтые, с дырками. Эти бородавки чудовищные на носу и подбородке. Когда они только успели вырасти из незаметных трогательных прыщиков? – подумал невесело Николай Кондратьевич. Перед его сознанием вдруг промелькнула, словно в кино, их первая встреча. Тогда, (сто или двести лет назад?) он пришел в аптеку за рибоксином, феросемидом и касторкой для умирающего батюшки. В ветхой курточке, перешитой из дедушкиного военного мундира, в домашних, стоптанных тапочках, в трико с дыркой на коленке, в тельняшке брата. В аптеке перед ним стояла всего одна девушка, в плюшевом, потертом рединготе, простоволосая, с открытым взглядом раскосых, карих  глаз. В тот миг она напомнила ему пленительный образ Лукреции с известного полотна Рубенса «Тарквиной и Лукреция», репродукция которого, вырванная им из журнала «Огонек», долго время висела в туалете, на двери.

— Мне дайте стрихнину, этахолу, пипольфену, сельфаметоксазолу, фарингосепт, норадреналин, метотрексат, ебеньбабеньдиграт, втиражопеньтоксин, вату, марлю, прокладки и настойку вздутоматочника де макалея. – сказала тогда она скороговоркой волшебным голосом феи, стрельнув в сердце Николая метким девичьим зырком.

— Втиражопеньтоксин? Я не ослышалась? – переспросила старушка фармацевт, — Втиражопеньтоксин и вагинадреналин только по рецепту!

Но энергия молодости уже затмила и слух и зрение, окутав паволокой страсти прилавок аптеки вместе с старушкой. Николай, понял, что, если сейчас же, немедленно, не познакомится с этой девушкой, он пропустит в этой жизни что-то очень важное. Он облизнул пересохшие губы. Что? Что сказать ей? Что спросить, чтобы не показаться глупым, слащавым, нелепым и похотливым? Но судьба сама протянула ему руку этой девушки.

— Ой! – театрально, словно в дурном спектакле школьного драмкружка, всплеснула она руками, когда аптекарша протянула ей в окошко голубой пакет с лекарствами – Кажется, кошелек забыла дома. Я сейчас принесу. Подождите! – она многозначительно покосилась на Николая. Тот понял: никакой кошелек она не забывала! Это тебе, тупому, подсказка!

— Давайте, я заплачу, потом рассчитаемся! – воскликнул он охрипшим в одночасье от накатившего лавиной неудержимого сладострастия голосом, как ему показалось, слишком поспешно и взволнованно. Николай дрожащими руками заплатил 35 рублей 86 копеек. Несколько мятых рублей и пару медных монет упали на пол, но он даже не стал их подбирать. Они вышли из аптеки вместе, взявшись за руки и глупо улыбаясь. Из низкого окошко на них с умилением, смотрела пожилая аптекарша, вспоминая свою стремительно, словно сокрушительное торнадо, пронесшуюся молодость, разрушившую на своем пути хрупкую молодость, обаяние и любовь.

— Мне с грибами! – воскликнула Сонечка, шаловливо схватив пирожок, и, с преувеличенным аппетитом, стала его артистично уминать. Нельзя было без умиления смотреть на это милое, озорное существо.

«Тая за всю свою жизнь так и не научилась печь нормальные пирожки!» — невесело подумал Николай Кондратьевич, с отвращением пережевывая непропеченное, пересоленное тесто, будучи не в силах его проглотить, словно это было мерзкое лекарство.

— Представляешь, Таечка, наша дочь, — сквозь набитый пирожком рот, сказал он, — наша дочь заинтересовалась вопросами диалектики и онтологии. Вспомни любимая, когда ты задумалась впервые о категориях Времени и Пространства?

— Ты не торопись, ешь степенно, Коля. – укоризненно и смущенно сказала Таисия Григорьевна.  – Совсем, как мальчишка, право! Вон, крошки упали на рубашку! Учись у Сонечки! – она погладила дочурку по головке. Сонечка уплетала пирожки, за обе щеки.

«Как она может, есть такую дрянь?» с омерзением подумал Николай Кондратьевич, любуясь дочуркой.

— Мне было не до вопросов онтологии, — вздохнув, с какой-то укоризной и печалью сказала Таисия Григорьевна, — Ты же знаешь, Коля, мне надо было сестер младших поднимать на ноги. Мне было восемь лет, когда мама умерла, десять лет, когда у младшей Гали, Царство ей небесное, после карбункула начался остиомиелит, дизартрия и нейродермит, а у  Зои, Царство ей небесное, лимфогранулематоз и тромбофлебит. Я тогда не отходила от них. О времени я вспоминала, только просыпаясь среди ночи от их крика, когда надо было давать им лекарства.

— Прости. Прости, Таечка, за мою бестактность! О! Сколько же тебе пришлось пережить, любимая моя, — Николай Кондратьевич смущенно и сочувственно поцеловал пахнущую луком и старой кухонной тряпкой руку  жены. На глазах его выступили напрошенные слезы. Он подумал: «Галактики существуют миллиарды лет. Что это в сравнении с пятью годами? А может быть и не миллиарды, а гораздо больше! В одной только нашей галактике более ста миллионов звезд. И возможно, в одной из них, на подобной планете, кто-то тоже задумался в эту секунду о Времени? Как влияет гравитация на время в каждой Галактике. Зависит ли от силы гравитации и массы отдельной Галактики? Надо будет непременно завтра у Алара Тумре спросить» — рассеянно подумал он.

— … А сколько на лекарства потратила денег – не сосчитать! – возник, словно из соседней Галактики, голос жены. Она рассказывала, как бы для Сонечки, потому что Николай Кондратьевич слышал это уже миллион раз. — А работала на трех работах. И представь, Сонечка, я женщина, закончившая дирижерско-хоровое отделение музыкального училище, мыла полы в строительном тресте, рано утром, перед тем, как идти в театр! Там я тоже после работы, возвратясь со сцены, после исполнения патрии Травиаты, мыла унитазы и убирала туалеты! А артисты, эти эстеты чертовы, они же такие страшные неряхи! Зритель же этого не видит, думает, что это волшебные существа! Они так уделывали кабинки, что я плакала от отчаяния, отдирая говно от стен!

— Мамочка! Какие вкусные пирожки! – воскликнула Сонечка. – Ты просто волшебница!

— Ха-ха-ха-ха! – рассмеялись супруги, счастливо обнявшись. Николай Кондратьевич не мог остановить выступивших слез. Это были слезы счастья.  В последнее время они частенько посещали его: «Старый становлюсь и сентиментальный!» подумал он и горько ухмыльнулся.  Вот тоже вопрос: 56 лет много это или мало? Относительно маленькой Вселенной Сонечки? Или относительно вселенной Таисии? Если учесть, что среди Галактик с возрастом, хотя бы, в половину возраста нашей Вселенной сорок процентов живут с явными следами гравитационного взаимодействия, то протогалактическое газовое облако будет вращаться, в результате чего возникает сферическо-симметеричное проктологическое сжатие, и под действием сил гравитации образуется элитная спиральная галактика со своей точкой Времени». Он нежно погладил жену по толстому, потному боку. Желание вдруг на секунду встрепенулось в нем, словно старый пес, задремавший возле будки, и тут же заснуло снова.  Как все-таки справедлива судьба, что после всех испытаний послала ему на жизненном пути эту родственную душу, способную понять его миропомыслы.

— А ведь и мне сколько пришлось пережить. –  задумчиво сказал Николай Кондратьевич.  – Старший брат, Кирилл, царство ему небесное, погиб в кровавой драке, на улице Желябова, в воскресенье, 11 марта 1970 года, перед выборами в местные советы. Проголосовал и погиб. Они с Юркой Рыжовым, ты его знаешь, отметили выборы, как следует, и сцепились на национальной почве прямо возле избирательного участка с представителями национальных меньшинств. Тогда Головина выбрали в гордуму. Юрка-то Рыжов сам удмурт по паспорту. Он в Москву приехал и прописался к Зойке Злобиной. А потом ушел к Лорисе Задумской. Да. Все заботы о семье свалились на меня. А я на похоронах в яму упал и ногу сломал. Она у меня не сгибалась почти месяц. Знаешь, как трудно было.  Забросил тренировки по боксу. Стал как тряпочный, вялый такой. Меня потом на первенстве области так отметелил Вовка Кисляков. Я еле до третьего раунда дожил. Рожа вся в крови. Ужас! А ведь я раньше сильнее его был! Я выиграл у него в 1969 году нокаутом. Я два года был членом юниорской сборной области, призером чемпионата России. Два раза укладывал на ринг! Он потом с боксом завязал. Что-то со зрением случилось после травмы. Коньюктивит. Катаракта. Врачи запретили выходить на ринг. Но он еще какое-то время выходил, пока болезнь Паркинсона окончательно не поставила точку на его спортивной карьере. Сейчас совсем ослеп. Я его видел. Ходит по Страстному бульвару с собакой-поводырем, головой покачивает, меня не узнает или не хочет узнавать. Зазнался, после того, как выиграл у меня по очкам. А я тогда работал на трех работах: руководил русским народным хором в совхозе «Тепличный», там мне зарплату свежими огурцами выдавали, потом, сторожем на канатной фабрике, там конопли всегда было до упора из нее веревки плели а я подторговывал. По утрам, подметал два участка возле киностудии «Союз мультфильм», и еще атеистические лекции читал в Профтехучилище железнодорожников, и был контролером транспортном предприятии. Зайцев ловил.

— Зайчиков? – оживилась Сонечка, доедая последний пирожок — Маленьких?

— Ха-ха-ха-ха… — рассмеялись одновременно супруги.

— И маленьких и больших! – сквозь смех сказал Николай Кондратьевич, радуясь, что ему больше не придется, давиться этими ужасными пирожками — И старых и молодых! И страшных и красивых!

— И пушистых?

— И пушистых и лысых!

— А ты их съедал?

— Нет. Не всех. Некоторых я отпускал…  У которых денег не было.

Внезапно он осекся, увидев, как Сонечка осторожно, стараясь не порвать, вытаскивает из ротика длинный седой Таечкин волос. С пирожком попал, видимо. А как еще?  Он еле сдержался, чтобы не сблевать. Заговорщицки приложил палец к губам и показал дочке глазами на задремавшую Таисию Григорьевну. Сонечка, наконец, вытянула волос целиком и смотрела по сторонам, задумавшись, куда его пристроить.

—  Коль! – Таисия Григорьевна вдруг встрепенулась, словно задремавшая хохлушка на яйцах.

— Что такое, Таечка? – вздрогнул Николай Кондратьевич. – Что, моя хорошая?

Сонечка наконец-то прицепила волос к спинке кресла.

— А сколько людей придет на Сонечкин День рождения? На сколько мне готовить-то?

Николай Кондратьевич задумался. Стал прикидывать.

— Ну, давай посчитаем. Галя, Сонечкина любимая подружка с мамой. Татьяна ее зовут, кажется?

— Тетя Таня! – подтвердила Сонечка.

— Бабушку Груню надо позвать? Факт? Потом…

— Сережку надо пригласить из бараков. – подсказал Сонечка, — Он мне помогал в детском садике со столиков убирать, когда я дежурная была.

— Это Генкин-плотника сын, у которого «Мазду» угнали. – пояснил жене Николай Кондратьевич. – Она ему тоже почти бесплатно досталась. Краденная была.

— Хороший мужчина. Здоровается всегда. Хорошо. Пусть Сережа. Не объест. – согласилась Таисия Григорьвна. – А еще? Надо бы Сонечкиного логопеда Алевтину Никифоровну пригласить…

— Всенепременнейше! Ну, сестра моя двоюродная Аленка с мужем и сыном, Дядя Толя с Олеськой придут, шурин придет, он уже давно мылится. Степана Изральевича, уролога моего надо пригласить.

— Тогда уж и Марию Никитичну – гастроэнтеролога из нашей поликлиники тоже! – задумчиво продолжила Таисия Григорьевна.

— В общем, на 26 человек готовь, не ошибешься!

— Опять твой шурин напьется, как тогда, у Зои, на поминках! – усмехнулась Таисия Григорьевна.

— Не напьется! Я прослежу! – успокоил жену Николай Кондратьевич.

— Танцевать меня приглашал. Чудак-человек. – усмехнулась Таисия Григорьевна, вспоминая настырные приставания пьяного шурина, красавца и бабника, Сашки. Иногда, глядя на Сонечкины ужимки, она находила в ее облике его, Сашкины, черты – Ты сам-то  смотри, не надерись, как тогда у Колывановых. Смотреть было стыдно. Матерился, как каменщик.

— Да полно тебе. Я тогда выпил всего ничего. – виновато потупился Николай Кондратьевич. — Просто не  закусил, как следует.

— Ага! Шубу белую, кроличью, мне, которую из Венгрии привезла Маша, кто облевал каким-то черным винегретом? Шурин? Или, может Пушкин? До сих пор не отчищается! А говоришь, не закусывал.

— Облевал! Бля-я-я-а-а-а-а-а-а-а! – противно зарычала Сонечка и притворно весело, как-то не по детски, глумливо, рассмеялась.

— Не надо, при ребенке так, Тая … — сказал с укоризной негромко Николай Константинович. «Вот сучка ебаная, обязательно напомнить надо! Что за манера, обсерать настроение в выходной день!» подумал он с неприязнью про жену.

— Не надо? А нажираться, как свинья – надо? И обязательно – до блевотины! В этом и есть твой смысл вселенной?

— Как свинья! – повторила Сонечка и пуще прежнего рассмеялась. – Хрю-хрю-хрю! Как свинья! Хрю-хрю-хрю! – она сделал смешную рожицу, сощурила глазки и играючись, уткнулась пятачком в живот  отцу.

— Сонечка, иди — погуляй! – отстранил он ласково дитя и подумал: «В харю дать ей что ли раза? Давно уже не получала!»

— Пусть сидит! Что ты на ребенке злость срываешь? Пусть знает, как отец нажирается, как грязная пучеглазая свинья облеванная! – лицо Таисии Григорьевны покрылось пятнами.

— Успокойся, Таечка! – мягко сказал Николай Кондратьевич, протирая очки краешком салфетки. – Мы же уже с тобой на эту тему все обговорили.

— Не трогай салфетку! – вскричала Таисия Григорьевна. — Ты ее стираешь? Ты вообще хоть что-то стираешь? Вселенная, галактики, гравитация! Тьфу!!! Корчишь из себя ученого, на говне печеного! У всех уже машины, даже у Генки-плотника мазда, а у нас даже стиральная и то с прошлого века.

— Ну, сколько можно об одном и том же, Таечка…

— А толку что? Ты же только и ждешь момента, чтобы снова что-нибудь облевать мне! Мне было восемь лет, когда мама умерла, а у младшей Гали, Царство ей небесное, после карбункула начался остиомиелит, дизартрия и нейродермит, а у  Зои, Царство ей небесное, лимфогранулематоз и тромбофлебит. Я тогда не отходила от них. О времени я вспоминала, только просыпаясь среди ночи от их крика, когда надо было давать им лекарства. – жена закрыла руками лицо и плечи ее затряслись  в рыданиях.

— Остеомелит! Лимфогранулематоз! Хрю-хрю-хрю… – повторила, смеясь, Сонечка и скорчила уморительную рожицу.

— Не надо плакать, душа моя, все будет хорошо!  — погладил жену по покатому плечу Николай Кондратьевич. – Я и сам недоедал и также, один, вынужден был кормить всю семью халявщиков. Отец мой, царство ему небесное,  скончался от авитаминоза, халицистита, экзольфтальма и гемиплегии. Аккурат на святки 1965 года. Пришел из клуба Ремонтно-механического завода сокращенно РМЦ после награждения его орденом Трудового Красного знамени и занемог. И если согласиться с утверждением Гарольда Освальда Шухера, что Время выражает последовательность существования сменяющих друг друга явлений, то, как быть с неизменными явлениями, такими, как Логос, Истина и Первопричина?  Значит ли это, что Время для них не существует? Старший брат мой, Кирилл, царство ему небесное, погиб в кровавой драке, на улице Желябова, в воскресенье, 11 марта 1970 года, перед выборами в местные советы. Проголосовал и погиб. А я тогда работал на трех работах: руководил русским народным хором в совхозе «Тепличный», подметал цеха от конопли на канатной фабрике, сторожил киностудию «Союзмультфильм»…

— Мульфильм? – оживилась Сонечка. – Будем мультики смотреть? Хрю-хрю-хрю…

— …по утрам, лекции о религии читал в транспортном предприятии, и был контролером в Профтехучилище железнодорожников. Зайцев в трамваях ловил.

— Зайчиков? – вновь воскликнула Сонечка, — Маленьких?

— Помолчи! Иди поиграй с барби!

— Хрю-хрю-хрю! Лимфогранулематоз! – кобенилась, кривлялась  и шалила дочурка, наивно пытаясь по-детски разрядить обстановку.

— Что! Что будет хорошо? – воскликнула Таисия Григорьевна. – Зоя воскреснет после лимфогранулематоза и остеомелита? Или ты бухать прекратишь? Ты сколько раз обещал, рожа твоя бесстыжая!

— А вот это вот не надо! Это уже оскорбление! – обиделся Николай Кондратьевич. А про себя подумал: «Как все-таки люди меняются с годами! Да что там люди! Под влиянием времени меняются даже карликовые сфероидальные галактики!  Кажется, Бет Вилман последний, кто открыл галактику, с рекордно низкой светимостью, в сотни раз слабее ночного свечения атмосферы, тринадцатый спутник млечного пути, на расстоянии 300 тысяч световых лет от нашей.  300 тысяч световых лет во Вселенной, и пять лет жизни человека – разве можно сопоставить эти цифры? Много это или мало? Галактики сливаются, образуются новые, через 300 тысяч лет они  становятся хаббловскими или исчезают вовсе. А человек всего за год может превратиться из ангела в полное говно! А за 300 лет он превращается в плодородную почву. «Травиату» она пела! Брешет, сучка, и глазом не моргнет! В хоре она подрабатывала два года, да в массовках за три рубля выскакивала, да с шурином шуры-муры крутила! Сонечку нагуляла от этого болвана! Артистка хренова!!! А потом билетершей работала, пока на пенсию не ушла после последнего выкидыша.

— Ладно, — кряхтя, приподнялась Таисия Григорьевна с кресла, — пойду, Михайловну попрошу, чтобы помогла приготовить. Я что думаю, Коль: наготовлю-ка я тазик салата оливье, тазик винегрета, пирожков тазик, холодца тазик, капусты квашеной тазик. Картошки помну и котлет из кулинарии нажарю. Хватит, как ты думаешь?

— Должно хватить! – согласился Николай Кондратьевич. – А не хватит, так консервы, тушенку говяжью, откроем, что у нас на балконе лежат в ящике. Мне шурин принес в среду. По 28 копеек за банку. Я ящик взял. Там сто банок.

— Он их ворует, Коля на консервном заводе. И ты это знаешь и покупаешь ворованное! Ты — скупщик краденного!

— Скажешь тоже… — смутился Николай Кондратьевич. А про себя подумал: «А ты, святая жопа, когда уборщицей работала в оперном театре, сколько моющих средств натаскала оттуда? Оттого там сортиры говном воняли, что все моющие средства ты домой к себе отнесла. До сих пор, уже двадцать лет полная кладовка всяких банок и коробков! Куда тебе столько? В могилу что ли?»

— Сонечку уложи баиньки, да приходи на кухню, поболтаем. – почти приказала Таисия Григорьевна, — Надо же еще насчет выпивки что-то придумать, чтобы недорого. Ты ж у нас по этой части специалист! Горе ты мое, алкогольное – она сказала снисходительно потрепала мужа по лысой голове, словно неисправимого двоечника.

Николая Кондратьевич, «проглотил» «горе алкогольное», и кивнул согласно жене. «Горе-то горе! – думал он, — Да только в отличии от тебя, лохушки, я докторскую защитил, а ты как была дурой безграмотной, так и осталась!».

Таисия Григорьевна натужно охая и отдуваясь, грузно выплыла из комнаты, словно подбитый торпедой, старый боевой линкор, с противным звуком волоча за собой шлепанцы по паркету.

Утром Николай Кондратьевич проснулся раньше всех. Сквозь шторы в спальню заглядывала стыдливо Аврора. Где-то рядом, за окном, безудержно заливался соловей. Шуршали шинами проезжающие мимо автомобили. С правой стороны, через стенку,  раздавались раздраженные голоса мужчины и женщины. Колмаковы опять ругались. «Как странно, подумал Николай Кондратьевич про соседа Георгия, отставного офицера внутренних войск, грубияна и мужлана — как можно ругаться с такой золотой и безропотной женщиной, как Лиля? Таечку он, наверняка давно просто бы убил!» Он сладко потянулся, представив мягкое, зовущее, податливое тело Лильки. Хрустнув больными суставами, Николай Кондратьевич перелез через храпящую тушу жены, пошел чистить зубы, заглянув по  дороге в детскую. Сонечка спала, раскинув во сне ручки в разные стороны, словно птенец крылышки. Вскоре проснулась и Таисия Григорьевна, мимолетным злым гением чистой красоты явившись на кухне в своем пестром халате, начесанная, обрюзгшая и неопрятная..

— Доброе утро, дорогой! – пропищала она, нелепо исказив голос, для придания ему нежности.

— Доброе утро, малышка! – ответил Николай Кондратьевич, не поднимая головы от свежего номера «Вселенная и гравитация»

— Не называй меня малышкой! Блядей своих будешь так называть! Пойди, пожалуйста, и разбуди дочь, уже девять! – сказала она преувеличенно вежливо.

— Пусть поспит, — отозвался он. – У нее сегодня будет трудный день.

— Ей надо косы заплетать, и наряжать! Ты же не будешь ей косы заплетать! Делай, что я тебе говорю! Потом я буду накрывать стол, гости придут и мне будет не до этого…

Николай Кондратьевич тяжело вздохнул, отложил газету, и нехотя поплелся в детскую. По дороге он прихватил в коридоре ярко-красный полиэтиленовый пакет с подарком дочурке: большим плюшевым гамадрилом.

— С днем рождения!!!! – сладким голосом доброго волшебника пропел он, — Сонечка! Смотри, кто тебя пришел поздравлять!

Сонечка лежала неподвижно. Очаровательный ротик ее был приоткрыт. Николай Кондратьевич раздвинул занавески. Солнечный свет ворвался в комнату, наполнив ее радостью жизни.

— Ту-ту-ту-ту-ту-та-ти-да-ти-да-ти-да-ту-у-у-у-у-у! – затрубил он сигнал «подъем» на воображаемой трубе, приставив ладонь, наподобие горна к устам. Сонечка даже не шелохнулась.

— А вот мы сейчас съедим тебя с гамадрилом… — приглядевшись к дочери, Николай Кондратьевич побледнел. Смутная догадка молнией пронзила его мозг.  Он потрогал лобик девочки. Лоб был холоден. «Пирожки! Будь они не ладны!» с горечью подумал он. Несколько минут Николай Кондратьевич стоял молча возле кроватки и смотрел на Сонечку. Выражение лица ее было безмятежно и бессмысленно. «Как нелепа и в тоже время – прекрасна смерть!» — подумал он, — Но ведь биохимические процессы в клетках и тканях не прекращаются! Там продолжается жизнь. Там бродят процессы химические, ткань изменяется! Многочисленные столкновения галактических объектов не приводят к их смерти, а лишь способствуют эволюции галактик!»

— Кто там не хочет просыпаться? А? – раздался притворно строгий, дурашливый, скрипучий голос Таисии Григорьевны из-за спины. – Хеппи бездей ту ю-у-у-у-у-у-у, хеппи бездей ту ю-у-у-у-у-у-у! – запела она своим противным, дребезжащим, контральто, но, увидев согбенную печалью фигуру мужа, молча стоящую скорбным монументом возле кроватки дочери, она неожиданно все поняла, и тихо сползла по косяку двери на пол, не в силах удержаться на ногах. Перед ее глазами промелькнули картинки: Николай несет пакет с дочкой из роддома, вот они купают в  розовенькое тельце, умиляясь трогательным звукам, выходящим из попки маленького существа, вот наряжают ее в розовое платьице, подарок бабушки Груши, к Новогодней Елке….

— Господи! Коля! Да что же это такое? – стонала Таисия Григорьевна в каком-то слепом отчаянии, — Да за что же это нам? Неужели на земле нет людей более грешных, чем мы? Ведь и в церковь ходим. За что? За что мы платим такую цену? Я столько наготовила! В 12 часов гости придут!

— Гости? – Николай Кондратьевич, неожиданно очнулся от забытья. – Да, да. Конечно. Гости…. Ну и хорошо. Ну и ничего страшного! Отец мой, царство ему небесное,  скончался от авитаминоза, халицистита, экзольфтальма и гемиплегии. Аккурат на святки 1965 года. Старший брат Кирилл, царство ему небесное, погиб в кровавой драке. Нет такого понятия – грех! На улице Желябова погиб, в воскресенье, 11 марта 1970 года, перед выборами в местные советы. Все рождаются, чтобы умереть и в то же время дать жизнь кому-то другому. И грех тут не при чем. Каждую секунду во вселенной сталкиваются миллионы галактик! При столкновении двух спиральных галактик газ стекает к центру слияния мержера. Часть этого газа превращается в молодые звезды, что в свою очередь приводит к феномену ультраярких инфракрасных проктологических источников. Жизнь продолжается! Таечка! Угощение не пропадет! Не пропадет наш скорбный труд! И гости не обидятся! Ведь какие однако грандиозные поминки можно устроить! – он приставил ко рту сжатую в горн ладонь и протрубил сигнал «тревога» во всю мощь своих легких: Ту-ту-ту-ту-ту-та-ти-да-ти-да-ти-да-ту-у-у-у-у-у!