Шаловливые ручонки

    По весне у Козюлина с руками начинало твориться что-то неладное. Они как бы выходили из его повиновения, начинали как бы жить своей таинственной жизнью, отличной от простой и открытой жизни самого Козюлина. Словно он, Козюлин, был уже не хозяин рукам своим, они как бы не подчинялись сигналам из его головы, а жили по своим, ручным, неписанным законам.
    Уже в марте руки начинали как-то не по-доброму суетиться, делать массу ненужных необоснованных движений: что-то поглаживать, что-то трогать… Козюлин от стыда порой просто не знал, куда девать свои руки на это время. Он засовывал их в карманы, но рукам словно этого было и надо. Они развивали там такую бесстыдную деятельность, что Козюлин заливался краской по самые помидоры и убегал от людей куда-нибудь в уединенный сераль, закрывался там и проводил полчаса в полном одиночестве, в полной изоляции от внешнего мира, наедине с собой и своими блудливыми руками.
    Беда была просто с этими руками. Они могли ни с того ни с сего, запросто, без обиняков залезть под юбчонку незнакомой девушки или, не к ночи будет сказано, к женщине. Однажды, едва он только отвлекся на светофор, они залезли за пазуху к какой-то старушке и цепко ухватились за ее тощую грудь. Еле-еле с помощью милиционера удалось их оттуда вызволить.
    Козюлин уж и бил их палкой, и ругал последними словами – ничего не помогало! Как об стенку горох! Руки все внимательно выслушивали, стоически переносили наказание, но поутру с наступлением темноты опять брались за свое. Они уже не разбирали, где свое – где твое. Для них, для рук, весной все становилось как бы общим. Они жили по каким-то неведомым коммунистическим законам. Они брались не только за свое (это Козюлин еще как-то терпел), но в основном норовили взяться за чужое. Вот тут-то для Козюлина наступали тяжелые времена. Его били, материли, шпыняли. А он следил за своими руками, как за непослушным малышом, и не мог уследить.
    Особенно тяжело было ему ездить в общественном транспорте. Тут для рук было просто раздолье. Они щупали девок за мясистые части тела, лезли в карманы, в сумки, норовили поковыряться в носу, во рту… (Молчать!)
    Тогда Козюлин в один прекрасный день, потеряв всякое терпенье, все же набрался смелости и наглости и пошел к врачу. Пришел и говорит ему:
    – Так и так, доктор! Руки у меня по весне какие-то становятся неуправляемые. Делают что хотят!
    И в этот момент руки вдруг схватили доктора мертвой хваткой за причинное место. Доктор взвился птицей с кресла к потолку и взревел от жуткой нечеловеческой боли. Но через секунду изловчился и сам схватил своими мощными волосатыми ручищами Козюлина за то же самое. Но еще более мертвой хваткой. Схватился и как заорет нечеловеческим голосом:
    – У меня такая же хрейня! О-о-о-о-о-о… Только круглый год!!!

  А.Мешков

<< & >>