В конце концов (повесть, часть 2)

Первая ночь — тоска прочь

«Коль бабу ты, на одр свой, приволок – держи, в мошонке тощий, кошелек!»
(Педро Очоа Гонсалес, кондуктор, Каракас, Венесуэла)

Я снял с карточки все свои сбережения, нажитые непосильным трудом. Все до копейки! А  зачем мне теперь деньги? Моя задача их пропить до наступления Конца Света. Я решил покутить всласть напоследок: нагуляться, налюбиться, нажраться, наебаться и сдохнуть под вулканической лавой, под пылающим астероидом, удовлетворенным земной жизнью сполна. Я слишком много работал, читал, писал, мыслил, спал, праздно смотрел в потолок, бесцельно слонялся по весям, и не накутился за свою жизнь. Недокутил! Недолюбил! Недопопрал! Недоласкал! Недобухал! Перед отъездом дал последнее интервью телеканалу Рен ТВ. Сделал прощальную, неудачную, не смешную, программу о Конце Света, на телевидении «Комсомольская Правда» под названием «Мешковина». Написал теплое, трогательное, прощальное письмо потомкам, оставив его дома, на видном месте, на кухонном столе, рядом с початой наполовину бутылкой виски. В ночь перед вылетом, вызвал по телефону проститутку, невыразительную, некрасивую бабу, двадцати-сорока лет, щедро напоил ее, затем надругался над нею в каком-то слепом отчаянии. На посошок.

— У тебя кто-то помер? – громко икнув, спросила она, натягивая колготки.

— Нет, пока. Но, похоже, скоро это случится.

— Можно, я еще выпью? Мне ехать далеко….

— Пей, конечно….

— А жвачки у тебя нет? А то нас за это ебут….

Она суетливо выпила, продублировала, и торопливо ушла, завернув с собой в газету «Комсомольская Правда» два бутерброда с красной рыбой. А я, одинокий странник, до утра, сидел, отчего-то плакал, прощался с домом, с библиотекой, с музыкой, с гитарой, с пылесосом… Едва только забрезжил рассвет сквозь плотные занавески, накатил на посошок вискаря, помолился, поцеловал стены и двери любимого брата, дома своего, и рванул в аэропорт.

Естественно, перед полетом, я не миновал дьюти фри. Все 14 часов полета прошли в сладком полупьяном сне, под музыку Паркера, Клэптона и Бетховена в наушниках. Рядом, на соседних креслах, ворковали, тихо смеясь своему счастью, два гламурных мужика, держась за руки. Видимо, продюсер и визажист летят на медовый уикэнд.

Прилетел в городок Канкун я, когда последний луч солнца утонул в Карибском море, а теплая ночь накрыла полуостров Юкатан своим черным-пречерным,    как курчавый волос половозрелой креолки, одеялом. Разговорчивый таксист, болтая со мной, а, в основном, сам с собой по-испански, довез меня до крохотного хостела в центре города. Эти дешевые хостелы (бэк-пекерс)  есть сегодня во всех туристических точках мира. В них есть номера-казармы на двадцать человек, а есть и «люксы, с душем, на двоих. Вот у меня был номер на двоих, с душем. Я с армейских времен не взлюбил спать в одном помещении с храпящими мужиками. С незнакомками еще куда ни шло. Но в этих хостелах, женщины и мужчины спят в одной казарме. У них душ один на всех. Я всю свою жизнь прожил в казармах, съемных квартирах, в чужих домах, и шумных грязных общагах, пропитанных стойким похмельным, рвотным духом, саками, вонючими носками, плотским грехом, и посему Конец Света все-таки решил встретить в аристократической неге и недопустимой, непростительной буржуазной роскоши!

Я бросил в угол свои нехитрые пожитки (ну, что там: видеокамера, компьютер, спутниковая антенна, фотоаппарат, запасные трусы не случай Конца света (две штуки), и резиновые тапочки) принял душ, и, откинув одеяло, хотел моментально отдаться в жадные лапы Морфея (Ничего противоестественного и постыдного: это я образно так говорю!), да не тут-то было. В обшарпанную дверь осторожно постучали. Так стучит крепостной мужик в горницу к барину.

— Открыто! – гаркнул я по-русски. Обшарпанная дверь приотворилась и в проеме показалась курчавая, смуглая женская головка. Головке было лет сорок.

— Ola-a-a-a-a! – певуче произнесла головка, как будто, пропела начало песни.

— Привет! – сказал я, будучи, уже, кстати, в ярких, сексуальных трусах с драконом на пипке. Я их специально купил для прощального, многократного соблазнения майянских женщин. Курчавая креолка, в белом платье, рукава фонариком, в коих ходят деревенские бабы в мексиканских сериалах, вошла, улыбнулась, как мне показалось, застенчиво, огляделась с каким-то эстетическим любопытством, как если бы оказалась в Лувре, на выставке художника Серова. Она была бы прекрасна, если бы не глубокие морщины на потрепанном жизнью лице и не отсутствие двух передних зубов. Это – сервис! В каждом уважающем себя отеле, мотеле и хосписе есть обслуживающий секс-персонал.

— Вы тут один? – спросила она чисто, по-английски, без акцента.

— Нас теперь двое. – загадочно ответил я, — Выпьешь чего-нибудь? (Чего-нибудь! Как будто у меня был выбор! В рюкзаке – только виски из дьюти фри!)

— Можно у тебя душ принять? – спросила она, — У нас там – очередь…

— Принимай, конечно! – великодушно разрешил я.

— Я за полотенцем сбегаю…

Она вернулась уже в халатике на голое тело. Ее звали Пилар. Меня она называла Санчес. Она была простой учительницей английского языка. Я для таких случаев (ну, как внезапного появления мексиканских учительниц!) всегда имею алкогольный НЗ. И этот вечер не был исключением. Я наполнил стаканы огненной водой, включил музыку в своем ноутбуке, и так, как стульев в номере, весьма дальновидно, не было предусмотрено, то мы возлегли с ней, мокроволосой, чисто вымытой, пахнущей (моим, кстати) шампунем, на единственный трехместный одр.

— Откуда ты, чудище? – спросил я мягким, драматичным баритоном, коим говорят в сериалах коварные соблазнители (Шучу! Я сказал: «My honey»)

— Из Чиуауа.

— Чихуахуа? Как же! Знаю! У вас там собачки такие маленькие и злобные?

Смеется Пилар щербатым оралом.

— А почему ты мексиканка, отдыхаешь в Мексике, а не в Европе или Австралии? (Чиуауа и Юкатан, это как если бы я поехал отдыхать из Воронежа в Пензу!)

— Слишком дорого для меня.  Но если ты меня возьмешь в Париж отдыхать, я не откажусь. Ха-ха-ха-ха…

— Ха-ха-ха-ха, — одобрительно посмеялся я удачной шутке Пилар. Эх! Если бы не ее зубы, вернее, не их недостаток, она была бы милашка, но для этого следовало накатить еще очень много!

Я не стал кормить ее пустыми обещаниями, свозить в Париж. Еще чего! В Париже своих беззубых хватает! Тем более, что приехал я на последний Конец Света. Врать перед Концом – подло, пошло, смешно и грешно. Выпили за дружбу между народами. Потом за Путина, потом за Президента Энрике Пенья Ньето, за певицу Дженни Ривера (Она главная мексиканская звезда Попа, типа нашей Аллы Пугачевой. Погибла накануне в авиакатастрофе), за Любовь и за El Fin del Mundo. В плане предусмотрительности, я конечно, в этот раз превзошел себя, поэтому открыл и вторую бутылку виски. Незаметно наши руки зажили самостоятельной жизнью, стали что-то искать, наши тела нашли друг друга, и незаметно мы схлестнулись в неистовой Хабанере Любви. (Перед тем, как снять трусики, она сказала «Wait!», отвернулась  и стала истово молиться минут десять! «Отче наш» даже на испанском занимает всего минуту. А она, похоже, целиком Апокалипсис пробурчала.  Я, чуть было, позорно не заснул!) Едва она сказала «Амен», я бросился на нее, как священный ягуар, окунулся с головой в непроходимую мексиканскую сельву, не знавшую прикосновения серпа, мачете, косы и бритвы. По сравнению с ней, мой ухоженный, постриженный городской палисадник выглядел несносным щеголем.

Пот стекал с нас водопадом, хотя над нами мерно гудел кондиционер. Увертюра была прекрасной и бурной. Но Я, утомленный перелетом, сменой парадигмы и климатического пояса, так не смог завершить торжествующей кодой эту интернациональную симфонию, а лишь перешел с «престо», на «анданте» и, в конце концов, на – затихающее «ларго». Мы лежали, на влажных простынях, тяжело дыша, словно портовые биндюжники, разгрузившие сухогруз со свинцовыми чушками. Обычно, после этого, мачо закуривают.

— Было неплохо, — деликатно, без выражения, сказала Пилар, чтобы успокоить меня. Да меня и не надо было успокаивать. Я не сильно разволновался.

— Кто тебе выбил зубы? – спросил осторожно я.

— Муж, — ответила Пилар, — Я от него ушла. Убежала. Иначе, он бы убил меня. Я теперь одна живу. Не на кого положиться. Нет рядом человека, которому можно доверять! Это моя проблема! А у тебя есть проблема?

— Еще какая! Меня постоянно мучает похмелье и сушняк по утрам! Прямо беда! Никак не могу избавиться. И к специалистам обращался. Неведомый недуг. Мало изученная проблема.

— Я в Мехико жила два года. За умирающими стариками ухаживала. Говно и ссаки за ними убирала. Потом муж погиб: его полицейские застрелили, и я вернулась к маме. А ты? Ты кто? Чем занимаешься у себя в Москве?

После соития, независимо от финала, настоящие мачо закуривают. Да. Кто я? Мачо. Кто мы? Откуда мы? Зачем пришли мы на эту планету? Меня всегда мучил этот вопрос. Только я собрался вслух поразмышлять о земном предназначении, как обнаружил, что у меня нет сигарет. А как можно после виски и секса размышлять о Вечности без сигарет?

— Давай, я сбегаю, — сказала Пилар, — Это в десяти минутах отсюда.

И я дал ей 100 долларов (местной валюты у меня пока не было) сказал: «Сходи! И пива возьми на утро!», искренне радуясь, покорности мексиканских женщин, их готовности бежать  за сигаретами в ночь. Но не через десять, ни через двадцать минут, ни через час, беззубая мексиканская креолка Пилар не пришла. Закончилось виски. Слипались глазки. «Наверное, ее убили пьяные гринго!» подумал я, проваливаясь в сладкое царство Морфея. Мне стало хорошо. Я думал о жизни, Вере, и Времени, я жил…. Силовое воздействие мысли напрямую зависит от Веры человека. Я убедился на примере своей жизни, что могу воздействовать на действительность. Я могу вызывать события. Жизни дала мне страшную возможность убедиться в силе своей Мысли. Однажды я сильно разозлился на одного тупого мужика, и он охромел и вскоре умер. Какая-то «девятка» обрызгала меня с головы до ног на переходе, и через минуту врезалась на перекрестке в грузовик. К сожалению, нескольких человек, я, сам того не желая, в молниеносные мгновения гнева, убил силой своей мысли. Я силой мысли создал себе будущее, которое сегодня уже – зыбкое, пьяное и непредсказуемое Настоящее, переходящее в дивное и невероятное Прошлое, замирающее сияющим янтарем в Истории Жизни. Я, вольный мечтатель, в затянувшейся юности своей придумывал себе будущую Историю своей жизни, записывая ее в своих дневниках и романах, а Мысль моя, по моему сценарию, Ее реализовывала. Я придумал единицу силы воздействия мысли и назвал ее Волюнта (от слова Воля).

Все явления Земной Жизни подчиняются единым термодинамическим законам. И Волюнта, и Хронал, (Хронал это единица интенсивности земных процессов), тоже не является исключением. Хронал – реальная единица глобальных Земных Процессов. Ее открыл и вывел, глубоко почитаемый мной, великий ученый Альберт Иозифович Вейник. Хронал входит в уравнения законов термодинамики наравне с электрическим потенциалом, температурой и давлением, и им можно управлять также легко как температурой и электрическим потенциалом. А так как Время находится в обратной зависимости от Хронала, то и реальным физическим временем можно управлять, замедляя его ход или ускоряя. Похоже на фантастику, но все это подтверждено прямыми экспериментами. Это открывает передо мной потрясающие воображение перспективы, превосходящие все, что в разное время было придумано писателями фантастами…. Я сейчас засну, и ускорю Время во сне. Завтра, рано утром, завтра я решу все проблемы….

Среди ночи я то и дело просыпался, ощупывая кровать: не пришла ли Пилар. Кто-то, видимо, ловко перехватил мою мексиканскую учительницу с моими ста долларами и сигаретами. Ну, что ж! Буду считать это первым взносом в экономику Мексики и оплату труда мексиканской блудницы. Некоторые доморощенные философы не считают секс трудом. Это заблуждение. Женатый человек зачастую занимается сексом, выполняя супружеский Долг. У каждого были случаи, когда ты занимаешься этим для утешения, для самоутверждения, со страшной дамой, со старушкой, для сохранения сексуальной формы, тонуса, и просто – впрок. А проститутки, хотя и испытывают порой оргазм, но зачастую партнером бывает неприглядный, бухой, вонючий, грубый, немощный, бесполезный, бессильный пользователь, заказчик. Это – труд. Вообще, я называю трудом все то, что требует усилий раба, затрат энергии, без радости от полученного результата. Фрезеровщик выточил жгентель винтовой. Думаете, он рад результату? Он рад Деньгам, полученным за жгентель винтовой.

Относительная Тишина нарушается моим спорадическим храпом, неровным и беспокойным биением моего сердца. Слышимость в отеле была такая, что иногда было слышно, как бегут в Пространстве невидимые Хроналы, как в соседнем номере, под койкой, о чем-то грустно вздыхает старый кукарача.

Я уж не говорю о других звуках. Кто-то храпел за стеной, кто-то пукал от избытка живого духа. А что ты хотел за 300 песо за ночь? (примерно тысяча рублей) Я хоть один в номере, у меня душ есть с горячей водой и кондиционер. А вот в тех, где вздыхают кукарачи под койкой, и витает Дух человечий, по пять-десять человек живут, мужики и бабы в одной комнате. Никакой кондиционер не выдержит. Правда, они и платят по 500 рублей. Я и в таких в юности, (пару лет назад), жил не тужил. Просто, чего это я должен мучиться-корячится перед Концом Света-то? Я должен сибаритствовать по полной программе!