(Рождественская сказка о нежданной, чистой Вселенской любви)

Кондратий Шалопопов, одинокий, лысоватый, романтичный обладатель небольшого животика и заводика по производству шаурмы, чебуреков и беляшей, решил на Рождество погадать. Так уж сложилась жизнь Шалопопова Кондратия, что производство шаурмы и беляшей у него было налажено, а личная жизнь – не очень. А точнее – совсем не налажена. Он прекрасно разбирался в диалектики беляшей, в метафизики шаурмы, в эфемерности бухла, в стагнации прямой кишки, в депозитной марже, но вот в любви Кондратий Шалопопов был полный дебил.

Не велись на него ни худые телочки из модельных агентств, ни грудастые красотки из варьете и «Ашана», ни даже простые, дородные, пропавшие навозом, бабы из сельской глубинки. Быть может, работа в чебуречно-беляшной отрасли наложила на него свой неизгладимый отпечаток: Кондратий был толст, нерешителен и робок, словно начинающий ученик пекаря.

Иногда несправедливо невостребованный Принц шаурмы и беляшей, Кондратий Шалопопов, выходил гулять на улицы, проспекты, площади, в парки и скверы, в поисках Великой Чистой Любви. Он смотрел на проходящих мимо красавиц и мечтал, что вот эта или та, ласково и трепетно взглянув на него, вдруг подойдет, возьмет его за руку и скажет просто и бесхитростно: «Эй! Приятель! Крошк! Позволь угостить тебя бокалом Мохито? А потом пойдем пое…мся в зарослях конопли? Или наоборот!» Но девушки проходили мимо него, уткнувшись в экраны смартфонов, словно только там, в смартфонах, виделась им чистая любовь.

«Да мне не нужна красавица! – в отчаянии думал Шалопопов, — Мне бы — чуточку красивее фрау Меркель! И немного пострашнее Джулии Робертс!»
В Ночь под Рождество Шалопопов Кондратий нашел в Интернете подробные инструкции по различным методам гадания: на кофейной гуще, на беловежской пуще, по зеркалу, по унитазу, гадание с петухом (этот метод Шалопопов с негодованием отверг, поскольку страдал врожденной, неизлечимой формой гомофобии) гадание с помощью карт Таро, с момощью контурных карт, методом метания башмачка за ворота. Более эффективным в плане простоты исполнения, ему показался именно метод метания сапожка за ворота.

Шалопопов узнал из инструкций, что в старину, в деревнях, девушки снимали с левой ноги лапоть или валенок и, со словами: «Суженный, ряженный! Приди ко мне!», бросали за ворота, наблюдая при этом, куда башмак ляжет носком. В какую сторону ляжет носок башмака, оттуда и придет красивый и непременно богатый, жених, за которого вам суждено выйти замуж. И девки-гадальщицы шли туда и возвращались уже замужними. Если же башмак упадет носком к воротам дома или рядом с плетнем, то в этом году метательнице башмачка не суждено выйти замуж, и она остается еще на год в родном доме с родителями. Оказалось, что в наши дни, не важно, какой вид обуви бросать: сапог, пуанту, тапку, туфлю, ботфорту, кроссовку Адидас, можно даже ботинок швырнуть.

— А какая, по сути, разница, — подумал резонно Шалопопов, — кто бросает, парень или девка. Главное ведь результат!

Очень хотелось Шалопопову в Новом году определиться с будущей невестой и женой. Он полез в кладовку и достал старые, тяжелые, прохудившиеся ботинки Grinders, в коих и поныне ходят престарелые скинхэды. Он давно хотел отнести их в починку, да все не досуг было. Ровно в 12 часов, Он, полный надежд и чаяний, взял левый ботинок, вышел во двор своей виллы, и, размахнувшись, что было силы, с какой-то яростью и обидой на Одиночество, словно античный дискобол, метнул ботинок за забор. Ботинок, со свистом рассекая воздух, шальным реактивным снарядом, полетел в сумеречную неизвестность, чтобы принести Шалопопову Николаю благую весть. Едва он успел крикнуть: «Суженная, ряженная! Приди ко мне!», как через мгновение ока, раздался звук тупого удара, и одновременно сдавленный крик, исполненный боли и отчаяния: «О-о-о-о-ой, бля-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!» и стук падающего тела.

Кондратий Шалопопов, в смятении и паническом страхе выскочил на улицу. Возле забора недвижимо лежал крупный, килограммов на восемьдесят, мужик, в форме полицейского, держась за голову обеими окровавленными руками. Снег вокруг головы его окрасился кровавым кумачом. Тут и там в беспорядке валялись выбитые расистским ботинком зубы стража порядка. Пятно крови расплывалось и становилось угрожающе большим, с каждой секундой, словно неведомый художник-авангардист писал свою страшную картину. Шалопопов на секунду залюбовался художественным творением Случая, потом с опаской оглянулся вокруг. На улице было пустынно, лишь облезлая, бездомная дворняга с любопытством опера, смотрела с немым укором на Шалопопова, словно говоря: «Ну что, скотина такая? Суши сухари! За убийство полицейского пожизненный будешь мотать! И беляши твои не помогут! Гадальщик ху…в!»

— Пошла вон! – злобно зашипел на собаку, оскорбленный Шалопопов. Он схватил одной рукой свой ботинок Grinders, полицейского за ноги взял другой рукой, и поволок к себе во двор, словно мешок с отрубями. Потом лопатой забросал кровавые следы неудачного гадания. «Блин! Я же не посмотрел, в какую сторону упал носком ботинок! Придется еще раз бросать!». Во дворе он еще раз осмотрел полицейского. Тот не подавал признаков жизни. «Придется распилить тушу, и по частям вынести в лес!» подумал Шалопопов с присущей ему деловой логикой, — Впрочем, почему – в  лес? Пойдет на беляши! Восемьдесят килограммов свежего мяса!» – опомнился он и пошел в сарай и стал искать инструмент. Давно уже Кондратий ничего не пилил, кроме откатов своих партнеров по бизнесу. Нашел ржавую поперечную ножовку. «Может на полицейского, продольная нужна?» мелькнула шальная и, оттого, нелепая, мысль.

Он вернулся во двор и стал примеряться, с какой стороны начинать распил. Но тут вдруг лежачий полицейский неожиданно встрепенулся, очнулся от забытья, приоткрыл залитые кровью глаза и прошептал, едва шевеля бледными губами, расплывшимися в счастливой, безумной улыбке:

— Милый! Милый! Единственный…

Глаза его были полны слез, и необъяснимой, неземной Любви

— Что? Что ты говоришь? – прижался к окровавленному уху Шалопопов, — Сокровища? Где? Где они зарыты? – вскричал он, теребя полицая за кудлатую голову, не давая тому потерять остатки сознания.

— Ты судьба моя навеки! – уже громче прошептал полицейский, схватив растерявшегося Шалопопова за руку.

— Что? Что ты такое говоришь? – тормошил жертву неудачного гадания Шалопопов, — Что может быть общего у меня, успешного предпринимателя, повелителя шаурмы, властелина беляшей, с простым полицейским?

— Послушай, глупыш, – улыбнулся кровавым ртом лежачий полицейский, — Ты послан мне Небом! А я – тебе Звездами! – торопливо, словно боясь, что его перебьют, перепилят, шепелявя, пуская кровавые пузяри, заговорил он,

— Мне бабушка всегда говорила: откуда на Рождество на тебя упадет башмачок, или сапожок, там и есть твоя Любовь и Судьба! Она и сама так судьбу свою нашла. На нее лапоть упал. В нем был обут мой дед. Так она встретила моего дедушку. Я не мужчина! Слышишь, милый! Я – девица! Да, да! Поверь мне, любимый!

— Как? Ты — девица? Полицейский – девица? Как такое может быть? – удивленно воскликнул Шалопопов, пытаясь вырваться из жарких обятий полицейского, бегло и настороженно ощупывая его пах, — А это что по твоему???

— Все очень просто, — пояснила полицейский, усаживаясь на колени Кондратию, — Мне с детства не везло в Любви. Я была страшная, как Фреди Кргюгер. Мальчишки, одноклассники бежали меня как огня. Я ведь уже, было, махнула на мальчишек рукой, ногой, и собралась уйти в лесбиянки. Но и девчонки чурались меня. И тогда я, махнула рукой на любовь, и пошла в полицейские, чтобы реально покончить с преступностью и коррупцией в стране. Так все делают: кому не везет в любви! А что мне оставалось делать? Грудей у меня все равно, не было отродясь. Так что с грудью проблем не было. А тут…. Сделала операцию. Мне вот пришили…. Ты же почувствовал сам. Пойми: какой полицейский без яиц!

— Большие, — похвалил Кондратий, — Ну, и как ты представляешь нашу жизнь? – спросил с ноткой печали Шалопопов, — У меня же врожденная гомофобия!

— Да это не проблема! – воскликнула лежачий полицейский, — Хочешь, я с корнем вырву все, что нам мешает быть вместе?

Шалопопов задумался. А что? Жизнь его вышла на финишную прямую. А семьи так и нет. А может быть, Судьба дарит ему шанс?

— Но, наверное, это больно? – неуверенно сказал он.

— Больно? – воскликнула радостно полицейский, — Глупыш! Несмышленыш! Да не больнее родов! – и с неестественным криком, крепкой ручищей рванула себя за такой чуждый, и неуместный, срамной уд, ловко и метко швырнула его за забор. Раздался треск, в небе сверкнула молния.

— Милый, милый! – шептала Она, крепко обнимая Шалопопова, — Люблю тебя! Ты и Я! Одни на всем свете!

— Живу тобой! – задыхаясь от переполняющего его восторга, повторял Шалопопов Кондратий. Он, повелитель Шаурмы, властелин чебуреков, обуреваемый радостным вихрем эмоций, схватил в охапку свою суженную-ряженную на руки и, распахнув настежь ногой калитку, радостно побежал по улице, высоко вскидывая ноги.

— Как имя твое? – спросил Кондратий, переводя дыхание.

— Рахиль! Но друзья на работе называли меня просто – Спиридон! – счастливо рассмеялась звонким колокольчиком, ставшая в эти минуты Прекрасной царевной-лебедью, беззубая красавица.

Кондратий нес свою Внезапную, как летняя гроза, Любовь, легко, как тореадор мулету. Изумрудная, шартрезная сопля сосулькой повисла на его пористой ноздре, переливаясь всеми цветами радуги, словно новогодний шар. Но Кондратий, озаренный неведомым, сладким светом волшебного чувства, не замечал сопли. Перед собой он видел только Блистательный Лик Мира своей всесокрушающей Любви! Из-за высоких заборов на них радостным, светлым, рождественским дождем падали сапоги, башмаки, тапки, боты, кеды, унты, сабо, бутсы, онучи, чувяки, пинетки, черевички, босоножки, бахилы, сандалеты, шлепанцы, вьетнамки, китаянки, бразильки, бурятки…