32.

— Повторяешься! – надсадно прохрипрел откуда-то снизу Карлос Вагинос и, неожиданно резким рывком, сбросила с себя, расслабившегося Мошонкина Николая. Николай отлетел к сетке.

— Где я повторялся? Там у меня говно, а здесь – блевотина! – стал оправдываться Мошонкин Николай!

— Никогда, слышишь? Никогда не оправдывайся в своем творчестве! – нанося удары с обеих рук, коленом в подбородок, сквозь защиту Мошонкина Николая, хрипела теща, — Если читатель тебя не понял — значит он не твой читатель! Только ты и Бог могут судить тебя за твое творчество! Только ты да Бог! Толь-ко ты, да-Бог! Вот тебе! Гадь-е-ныш! Вот тебе! На! Получи! Сколько я из-за тебя натерпелась! Да! Да! Да! Сколько страдала и мучалась! О! Я любила тебя, сволочь! Любила безумно, базрассудно, безответно и безнадежно! Ну, как? Как можно любюить такого заморыша? Такое чмо! А ты любил мою дочу Софу, натирал до крови ее дырочку и совсем не обращал на меня никакого внимания, будто нет меня вовсе! О! Как часто я стояла возле вашей спальни и слушала сладострастные стоны своей дочи, представляя себя на ее месте! О! Я даже проделала длырочку в ванной и часто наблюдала, как ты моешься под душем, как ты трешь свой стержень. Если бы ты знал, сволочь , что ради одного твоего взгляда я наняла косметолога, стилиста, массажиста, визажиста и имиджмейкера. Меня в то время стали сравнивать  с Леди Гага. Но ты словно ослеп! Из-за тебя, мразь т акая, моя жизнь пошла под откос! Я развелась с мужем, ушла из семьи на панель, в бордель, потому что не могла так больше жить. В каждом клиенте я видела тебя. Я знала, что ты шляешься по борделям и мечтала об одном, что ты придешь, обнимешь меня и вопьешься в мои губы страстным поцелуема! А потом ты ушел из нашей семьи, но не ушел из моей жизни! Ты стал вести аморальный образ жизни: меняяч женщин, как трусы. А тут еще и это чертов микс файтинг! Тьфу! Я сделала операцию по смене пола и стал самозабвенно заниматься микс файтом. Мне хотелось убить тебя! Мне хотелось касаться тебя! И, как видишь, я добилась этого! Я – касаюсь тебя! Получи! Пришел час расплаты! Получай, гаденыш! Оп! Уп! Оп-пачки! Лови джеб!

Она успешно провела «тейк даун», потом резко подпрыгнула, с сатанинской легкостью на секунду преодолев земное притяжение, всей громадной тушей, словно тайфун, обрушилась на Николая. Технично перешла на удушение гильотиной, одновременно проведя кимуру. Мошонкин Николай закатил глаза, захрипел от боли, высунув окровавленный язык и бешено заколотил рукой по ковру.

— Аа-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…. – слышал он угасающим сознанием хриплый, победный крик Карлоса Вагиноса. Николай заснул….

ЭПИЛОГ

— Нет! Не буду! Нет и нет! Не сработала моя тактика! — задумчиво и огорченно бормотал в раздевалке окровавленный Мошонкин Николай, когда главный врач и, одновременно, уборщица и носильщик российской сборной Абдуй Мочоев, накладывал ему гипс на сломанную в двух местах руку, — Больше никаких боев! Никаких микс файтинга! Хватит!…

— Это потому что хуевые у тебя рассказы! Не смешные! Не уссался Карла! – успокаивал Николая Абдуй Мочоев.

— Брошу все! Уеду в деревню! Буду себе где-нибудь в лесной чаще писать рассказы, повести, романы…. Как лев Толстой! – размазывая слезы вперемежку с кровью, по лицу, говорил сам себе Николай.

— Ха-ха-ха! В лесной чаще! Как Лев Толстой! – от души рассмеялся Абдуй Мочоев, — Да твоему Льву Толстому в наследство достались деревни Ясная Поляна, Ясенки, Ягодная, Пустошь Мостовая, Крапивенский уезд и Малая Воротынка Богородицкого уезда Тульской губернии. В общей сложности он получил 1,47 тыс. десятин земли и 330 душ мужского пола. Лев Толстой! Да ему, отличии от тебя, было «на что жить»! А на что ты будешь жить? А? Колька? Что ты умеешь делать, кроме как писать свои никому ненужные рассказы?

— Тренером пойду… Детишек тренировать буду… — предположил Мошонкин Николай.

— Хреновый из тебя выйдет тренер. Нет в тебе победного огня! Да и не Толстой ты вовсе! Твоему Толстому в «дополнение выгод» братья выделили 4 тысячи рублей серебром. Живший безалаберно, без службы, без занятий, без цели, он целиком отдался проклятой страсти к игре в штос. Проигрыши становились все более впечатляющими: 850 рублей, 3 тысячи, 5 тысяч рублей… Чтобы расплатиться с долгами, он без сожаления спустил Малую Воротынку за 18 тысяч, а Ягодную почти за шесть тысяч рублей…

И учти, Николай, что Лев Толстой был всегда разный, а ты – всегда одинаковый.. Уже в 1860 — е годы он уже не беспутный игрок, а богатый и рачительный барин. Около трехсот свиней, десятки коров, сотни породистых овец, тьма-тьмущая птицы. Плюс пасека, винокурня и огромный фруктовый сад. Ты же, Колька, так не сможешь! Твоя судьба – это микс файтинг! Получать гонорары за синяки на харе! А Толстой затеял маслобойню, продукция которой, прекрасное масло, бойко шло на московских рынках по 60 копеек за фунт. Ты вот можешь маслобойню затеять?

— Нет, — потупился Николай, — маслобойню не смогу….

— То-то! Если Достоевскому с трудом удавалось выбивать из редакторов журналов и книгоиздателей по 150—250 рублей за печатный лист, то Лев Николаевич в полном соответствии со своей доктриной «драть» продал «Русскому вестнику» эпопею «Война и мир» по 500 руб. за лист. Его собственный ежегодный доход составлял в те последние годы от 600 до 1,2 тысяч рублей. Кроме того, на черный день он берег около 2 тыс. руб. А потом вдруг ему вдруг сытая жизнь стала отвратительна. Шопенгауэра, похоже, начитался. Тыв, Колька, не читай Шопенгауэра!!! В 1883 году Лев Николаевич выдал жене доверенность на ведение всех имущественных дел, а спустя 9 лет «подписал и подарил то, что давно уже не считал своим». По раздельному акту вся недвижимость, оцененная в 550 тысяч рублей перешла жене и детям. Себе ничего не оставил. И от гонораров за переиздания своих произведений отказался. Чтобы наследники не передрались за наследство! Ты понял, зачем я тебе все это рассказал?

— Чтобы я верил в чудо?

— Не только! Чтобы ты, Колька, делом занялся. Всяк на этой Земле должен заниматься тем делом, для которого он пришел на эту Землю.

Воцарилась неловкая пауза. Было слышно, как воздухе летают невидимые ангелы. Мошонкину показалось, что Ангелы иронично похахатывают над притчей, прикрыв крылышками рты. Николаю вдруг стало спокойно и правильно на душе. Он вдруг понял, как надо жить. Он вдруг понял, зачем он нужен этой Планете. И тогда Мошонкин Николай набрал полные легкие воздуха и закричал во всю мощь своего голоса:

— Проросшее! Проросшее! Бздоху! Проросшее! Бздоху! Бздоо-о-о-о-о-о-ху-у-у-у-у-у-у! – кричал что есть мочи Мошонкин Николай, словно далекий, одинокий и больной, мальчик-несмышленыш, Мокий.