Как я в шаолине боевые искусства изучал

ДРУГ МОЙ ВОВКА И ПЕРВАЯ ТРЕНИРОВКА

Я провел беспокойную ночь на новом месте. Должна была по всем приметам присниться на новом месте невеста, а мне так и не удалось заснуть. Боялся проспать. Едва только первые сладкоголосые китайские петухи пропели свою утреннюю песнь, из динамиков раздался ужасный звук неведомого духового инструмента. Так должны были звучать трубы Иерехона! Я первым выскочил на тренировочный плац, взволнованный, лысый, молодцеватый. Я стоял на пороге нового мира, волнуясь, словно римский юноша, перед дверью лупанария. Из своих пуританских келий выползали заспанные китайские мальчишки, курсанты тренировочного центра Сонгшан Шаолинь. Спотыкаясь, и протирая глазенки, они выстраивались в две шеренги по отрядам. Самому младшему курсанту было примерно лет пять, самому старшему 56. (И это был я!). Мой инструктор-наставник мастер Йонг, определил мое место в строю. Я оказался самым рослым в моей новой команде.

— Равняйсь! Смирно! – звучали резкие команды (перевод мой) – Левое плечо вперед! Бегом! Марш!

Я с некоторым опозданием выполнял команды инструктора. Вот все побежали, и я побежал. Все повернули налево, и я за ними.

— Е-А-Е! Е-А-Е! – покрикивал, бегущий сбоку отряда 14-летний парнишка по имени Вэй. Полагаю, что это означало: раз, два, раз! Вэй был помощником мастера Йонга. Командиром отделения он был. Вэй был продвинутым парнем, и общался со мной при помощи электронного переводчика. Мы бежали мелкими шажками, чтобы малыши, бегущие сзади, поспевали за нами. Мимо, обгоняя нас, пробегали отряды из других шаолиньских школ. Они выкрикивали, в такт шагам, какие-то стихи-речевки. Типа: «Мы ушуисты, ребята плечисты! Кто с нунчакой к нам придет, от нунчаки и умрет!»

Утренняя тренировка – самая лояльная. Мы прибежали на ровную площадку и стали растягивать связки. Наши пацаны легко задирали ноги к лысым головам и так же легко садились на шпагат. Мои ноги не гнулись, а связки не растягивались. Мальчишки порой иронично переглядывались, а иногда просто дерзко хохотали. Но у меня сразу появился друг, который взял меня под свою опеку. Звали его Во, по нашему – Вовочка. Меня звали просто Са-Са, по-нашему – Саша. Вовочка, был хулиганистый и задиристый толстячок, лет 10. Его любимой забавою было дать мне легкого пинка, и отвернуться: вроде бы это не он. Сначала меня это забавляло. Я даже подыгрывал ему, смотрел в небо, как бы гадая, откуда пришел пендаль. Но один, неудачный с моей точки зрения, пинок, задевший чувствительную область яшмового стержня, оказался настолько чувствительным, что я его вернул Вовке со сторицей. Вовка осерчал. А Учитель смерил меня укоризненным взглядом.

 

СКОЛЬКО ГОСТЯ НЕ КОРМИ…

У меня началась новая, унылая до умопомрачения, размеренная жестким расписанием, жизнь курсанта. Не скажу, что мне она была в диковинку. Лет сорок назад я закончил Одесское мореходное училище. Там не было таких изнуряющих тренировок, но в остальном – очень похоже. На завтрак, обед и ужин мы ходили строем с речевкой. Я тоже в угоду общепринятым прядкам, выкрикивал что-то громкое в так шагам, чтобы особо не выделяться. Питались мы в курсантской столовой с пугающим казенным пауперизмом интерьером. У меня, как и у каждого курсанта Шаолиня, была персональная металлическая посуда, состоящая из трех приборов: глубокая кастрюлька и две металлические тарелки, которые мы сами после приема пищи мыли под краном, и каждый раз несли с собой в столовую. На раздаче пожилой повар-китаец наваливали в нашу посуду жареных овощей. Мясо случалось редко, в составе рагу, пару раз в неделю. Вареные яйца — через день. Из большого чана мы уже сами черпали серо-бурую похлебку из риса. Хлеб, необычайной белизны, был в виде шариков. Пайку можно был повторять несколько раз. Но, почему-то, не хотелось. Да я не замечал, чтобы кто-то из пацанов часто бегал за добавкой. Пища эта, похоже, была весьма полезна для моей плоти, меня ни разу не пронесло. Но я, словно по любимой девушке, тосковал по супу с грибочками, по яичнице дымящейся, ой да с помидорчиками, по картошечке с салом, по свиной отбивной, по креветочкам, омарам, да мидиям, да по селедочке солененькой, эх, да, со стопариком…

 

НЕ САДИСЬ НА ШПАГАТ, КОГДА ТЕБЕ ЗА ПЯТЬДЕСЯТ!

Трехчасовые дневные тренировки были для пацанов настоящим праздником торжества юного тела. Для меня же ни были сущим наказанием. Мало того, что у меня практически ничего не получалось, а тело не слушалось меня, жило своей, особой, непостижимой жизнью. Другая беда – это многочисленные зрители. Да, да! После девяти часов в Шаолинь запускали посетителей, и нашу тренировочную площадку окружала толпа, чтобы поглазеть на тренировку нелепого, лысого старца. Особую радость доставлял зрителем момент, когда я, кряхтя и громко постанывая, словно тенор-геморроик, страдающий острым запором, садился на шпагат, а после этого меня со шпагата дружно поднимала вся группа. После таких тренировок я ходил в раскоряку, словно раненная в пах уточка. Я был для зрителей, как забавная зверушка. Они надрывали животики, глядя на мои нелепые, абсурдные телодвижения. Наиболее наглые и бесцеремонные китайцы могли прямо во время тренировки подойти и сфотографироваться со мной. Мой мастер их иногда грозно шугал, но чаще случалось так, что он из жалости позволял сняться со мной, словно от этого зависела их оставшаяся жизнь и благополучие.

 

СДЕЛАТЬ ИЗ МЕШКА ЧЕЛОВЕКА

На трехчасовой тренировке мы занимались ударной техникой, работали с монашеским посохом, разучивали сложные комплексы упражнений. Это было сложное чередование невероятных поз, запомнить замысловатую последовательность которых, мне никак не удавалось. Для человека, который никогда не занимался восточными единоборствами, сложность еще заключалась в том, что решающее значение имело даже такая «мелочь», как ты ставишь пальцы на руках. Мастер Йонг, впервые столкнувшись с подобной человеческой бестолковостью, явно маялся. Однажды он подошел ко мне и протянул бумажку, на которой было написано по-английски:

— Что вы хотите получить от тренировок?

Я ответил, через Вэя:

— Мастер Йонг! Простите меня! Мне, похоже, поздно стать Великим мастером Ушу! Я просто хочу определить для себя: что же это такое? Какая тайна в этом учении?

После этого, нагрузку мне слегка снизили. Что интересно, друзья, в свободное от тренировок время, мои товарищи по школе, вместо того, чтобы предаваться безудержному безделью и праздности, валяться на койках, играть в салочки, продолжали оттачивать свое мастерство, тупо повторяя упражнения, которые на занятиях у них не шибко получались. Никто их не заставлял. Они были настоящие фанаты Ушу, и Шаолиня. Пару раз в неделю мальчишек сажали на занятия в классы. Там они изучали основы буддизма, историю Шаолиня и прочую теорию. Я один раз посидел на занятиях. Моей сообразительности оказалось достаточно, чтобы понять суть выражения: «Это для меня — китайская грамота». Но тогда, я еще не знал, что таинственный и мудрый Шаолинь готовит мне новые жестокие, китайские испытания!

(Цена за обучение в школе Шаолиня колеблется для иностранца от 7-9 тысяч евро в год. Для гражданина Китая – это составит 10 тысяч юаней).

 

С УТРА «ЗАКОСИТЬ» — НЕ ПИВА ПОПИТЬ!

Начались суровые курсантские будни. Подъем! Бегом, марш! Раз, два три! Э-А-Э! Э-А-Э! Кия! Ой, блин! Отбой! Бесконечные тренировки с утра до вечера. Наступил период в моей жизни, когда я считал минуты до окончания дня, до окончания срока учебы. Такое состояние бывает у «дедушки» в российской армии, когда он зачеркивает каждый прошедший день в календаре, в ожидании дембеля. Солнце замедлило свое вечное движение по небосводу, сутки длились неделю, ночи — проносились за несколько секунд. Мне пришлось вспомнить армейские, артистические приемчики. Однажды я, изнуренный бесконечными растяжками своих промежностей, твердо решил сделать перерыв и «закосить» от тренировок. Когда ранним китайским утром раздался страшный звук Йерехонской трубы, я не вскочил, как обычно с койки, и не побежал с безумным лицом в строй. Я остался лежать недвижимо на койке. Пацаны, пробегая мимо, трясли меня за безжизненное плечо, за голову, тянули за руки. Но я в ответ лишь стонал, как раненный боец:

— Оставьте меня, хлопцы! Сами уходите! Не могу я больше! Вы это…. Скажите мастеру, что я заболел! У меня ноги в паху болят…

Я слышал, как раздавались четкие команды наставников. Я слышал топот убегающих отрядов. И, смежив веки, уже снова погружался в сладкую дрему, предвкушая покой и волю, но передо мной, страшным кошмаром, стоял друг мой Вовка, настойчиво тряс меня за плечо и тревожно показывал рукой на дверь. Я вышел. Луч солнце ласково приоткрыл мне глаза. Передо мной стоял полусонный отряд моих однокурсников, с укоризной на меня взирающий. Все остальные отряды убежали тренироваться, а мой — терпеливо ждал меня. Я, едва сдерживая слезы умиления, встал на свое место в строй и, словно пожилой, усталый деревенский конь-водовоз, затрусил на утреннюю тренировку. Здесь не принято «косить».

РАЗ, ДВА, ТРИ — ШЕЯ НЕ БОЛИ!

В небе Шаолиня, видимо чувствовали мою необходимость отдохнуть. Однажды у меня на тренировке заклинило шею. Во время исполнения мудреного упражнения голова повернулась вправо, а назад не встала, а так и зафиксировалась в этом положении. Что-то там заклинило в поворотном механизме. Смазка, видимо кончилась. Она и раньше у меня при резких поворотах хрустела и трещала, как ствол старого баобаба. А сейчас я стал похож на фараона с египетской фрески. В таком неестественном повернутом положении я подошел к мастеру Йонгу и, поклонившись всем корпусом, хрипло проскрипел:

— У меня проблема, мастер! В таком положении я не могу продолжить тренировку.

Мастер Йонг стал разминать мне шею, стараясь поставить голову на место. Но шея была против. Тогда он повел меня к своему мастеру, к директору школы Martial Art Gallery, известному в Китае целителю, мастеру Джао, кряжистому китайскому мужику, лет сорока. Он поведал мастеру Джао о моей печали. Тот, повел меня в небольшой храм при школе. Там он осмотрел мою шею и приказал мне знаками снять обувь. Мы зажгли благовонные палочки, поставили их в вазу с песком на алтаре, у ног статуи золотого Будды, и пару минут помолились. Затем, он усадил меня на коврик и стал безжалостно мять, ломать и крутить большие пальцы ног. От боли я пару раз вскрикнул. Мастер Джао только довольно улыбнулся. Пальцы ног после этого еще долго болели, зато шея моя стала подвижнее, чем у молодого гамадрила. И посейчас ею ворочу, как хочу.

 

УДАР БОДХИДХАРМЫ

Монахи Шаолиня в глубокой древности бродили по Китаю, проповедуя чань-буддизм, поддерживая свое скудное существование подаянием. Для защиты от разбойников, которых было в те времена не меньше, а возможно, даже больше монахов, они умели использовать любые предметы, которые оказывались под рукой, превращая их в смертоносное оружие. Например, тапочки, цепочку, четки, пояс, палочки, чашу, куда кидали монеты, из которой они ели. Но самым любимым предметом, которым они убивали незадачливых рыцарей гоп-стопа, это был, конечно же, монашеский посох. Искусством владения этим оружием у нас в группе владели даже самые маленькие студенты, в чем я убедился на собственном опыте. Даже в свободное время они крутили посох так, что в глазах рябило. Как-то раз, после дневной тренировки, я с моим десятилетним одноклассником Фаном шалили на полянке тренировочными посохами: как бы, я нападал, а он защищался. Во время одного из выпадов я наткнулся лбом на посох моего товарища. Удара я не почувствовал. Было совсем не больно, но у меня на лбу моментально вскочила огромная шишка. Я не замечал ее и вечером продолжил тренировки. А утром заметил, что опухоль увеличилась и стала сползать на глаза. Тут уж я перепугался и снова обратился к мастеру Йонгу. Он освободил меня на день от тренировок. Лицо мое утратило былую привлекательность, и стало где-то даже слегка омерзительным, и я ушел от людей в горы Сонгшань, чтобы не портить им настроение. И там, в горах ко мне явилась истина. А ведь это не мальчик Фан ударил меня посохом в лоб. Это Бодхидхарма наказал меня за лукавство. Ведь я совершил грех: не сказал Учителю, что приехал в Шаолинь не из праздного любопытства, а для того, чтобы написать материал. Я попросил прощения у Бодхидхармы. Через пару дней опухоль исчезла, буде ее не было совсем, и я стал чище и прекраснее, чем когда-либо прежде.

 

МОЙ ДРУГ – БЬЕТ С ДВУХ РУК

Мой друг Вовка, настоящая истеричка. Чуть что, он сразу начинает кричать и кидаться драться. Его в группе недолюбливали и часто прикалывались над ним. Однажды в столовой, один из учеников решил приколоться и плюнул ему в тарелку с рисовой похлебкой, проявив «деяние», вмешательство в естественность внутренней природы Вовки. Настоящий шаолиньский монах, умудренный чань-буддизмом, возможно, и не обратил бы внимания на такую мелочь. Что такое какой-то незначительный плевок ближнего по сравнению со сладким состоянием буддовости (фосину) и недеяния (увэй). Но это же дети! Я и то, не сразу пришел к фосину! Вовка не стал следовать естественно-спонтанному ходу событий, и, отбросив чань-буддийский принцип «непричинения вреда живому» (ахимсы), цинично вызвал обидчика на бой. Мы с пацанами побросали свои тарелки, и выскочили гурьбой во двор, на кровавую драку позырить. На тренировках я видел, как Вовка ловко крутит сальто и высоко задирает ногу, и думал, что сейчас-то он уложит противника с одного удара. Но дрались они как две курсистки-гимназистки из-за съеденного круасана: двумя ладошками сверху вниз, забыв о разящих ударах, с которых мы начинаем наши ежедневные тренировки. Пришел наставник, покричал на нас, пожурил, потопал немного ногами, и мы разошлись, баланду доедать. Такие уж мы непредсказуемые, ученики Шаолиня!

 

СВЯЩЕННАЯ ТРОПА ДАМО

Я люблю в редкие свободные от тренировок минуты в одиночество бродить по живописным горам Сунгшань. Однажды я вышел на знаменитую тропинку Дамо. Эту тропинку сегодня хорошо знают буддисты всего мира. Именно по ней впервые поднялся в начале 6 века 28 патриарх буддизма, индийский философ Дамо, чтобы принести в Китай истину Дхармы. Я ощущал некий священный трепет, как если бы оказался внутри древнего текста прекрасной, волшебной легенды. Какой-то незнакомый холодок изнутри моей плоти приятно будоражил позвоночник. Еще всего три века назад это была хорошо обустроенная, выложенная камнями тропа, по которой поднимались паломники со всего мира. Сегодня по этой тропинке сможет пройти только бодрый, позитивный, пытливый и тренированный, как я, старичок. Камни размыло дождями, густой кустарник стеной стоит на пути, некоторые участки представляют собой просто вертикальную стенку. Но некоторые чудаки все же проделывают этот путь, чтобы отдать дань великому человеку и великому учению. Я уважаю этих людей. Но одно для меня навсегда останется загадкой: на протяжении всего пути я видел по обеим сторонам этой священной тропы пустые бутылки из под воды, обертки из под печенья, мятые сигаретные пачки, пластиковые упаковки из под чипсов, шоколадок, обломки зонтика, козырек от бейсболки, рваный тапочек. Что это? Кто это делает? Ведь тот, кто идет по этой тропе, знает, что по ней шел Святой Учитель! Что этот путь прошли те, кто ему поклонялся. Увы! Я не могу сказать, что такое отношение к святыням я видел только здесь. К сожалению, подобные кучи я встречал и в Сергиево Посадском монастыре.

Люди! Братья и сестры! Еще не поздно опомниться! Давайте-ка, после прочтения этих строк, очистим от мусора святые места! Они не только возле монастыря! Они вокруг нас! Они рядом с нами! Во дворе, на остановке! И не будем больше никогда, (Слышите? Никогда!) осквернять нашу матушку-землю мусором!