Митя Юбарев вернулся домой далеко за полночь. Часа в 4 утра. С мешками под глазами и ароматом степи изо рта. На него нельзя был смотреть без жалости и сострадания. Его съедали заживо нравственные муки.

— Я недостоин вас, Светлана! Простите меня! – воскликнул он со слезами на глазах в лицо своей жене Светке Юбаревой, заламывая в исступлении руки, после того, как она огрела его по затылку феном, отчего последний разлетелся на запчасти в разные стороны. Воцарилась неловкая пауза.

— Да нет, Дмитрий… — задумчиво сказала Светка, охлажденная таким неожиданным признанием, — это я тебя недостойна!

— Не скажи…Я более тебя недостоин, нежели ты меня… — не согласился Юбарев. – Я ведь, Свет, сегодня тебе изменил с подругой твоей, Танькой Популяевой.

— Ты не мне изменил, а себе, — тихо ответила Светка. – Оставь мучения! Пустое! Если бы ты знал, как я тебе изменяла, ты бы так не говорил.

— А я, мерзавец, ведь изменял тебе с проститутками, когда говорил, что уезжаю в командировку в Заир. А сами зависали у Валерки на даче и бухали, бухали, развратничали… Можно сказать, на деньги нашего общего семейного бюджета. На твои, можно сказать деньги… Так стыдно! – в отчаянии воскликнул он, закрыв лицо руками.

— Видишь! Тебе хоть стыдно, добрая ты душа! – горько усмехнулась Светка, поглаживая его по лысой головке. – А мне хоть в глаза ссы! Если бы ты знал, куда я трачу наши деньги, ты бы вообще застрелился, при твоем-то жлобстве. Я в прошлом году твоего друга Гришку — разгильдяя и халявщика эдакого в Майами возила.

— Гришку? – задумался Митя. – Экий, однако, подлец! Мерзавец!

— А ты говоришь: я тебя достойна! – с укоризной сказала Светка.

— Я так не говорил. Я говорил, что я тебя недостоин, – смахивая слезу, продолжал Митя. — Помнишь, в прошлом годе матушка твоя мучалась поносом?

— Ну? – насторожилась Светка.

— Так это я ей пурген подсыпал в миноги и устрицы, до тех пор пока она не уехала.

Воцарилась мрачная пауза. Светка сжала в руках остатки фена. Митя напрягся.

— Да, ты и в самом деле, подлец, – наконец согласилась Светка как-то нехотя.

— Я же тебе говорил! Нам надо расстаться. Митя стал торопливо собирать свои вещи: зубную щетку, трусы, носки, бритву Браун.

— Бритву Браун оставь! – заметила ему Света. – Это я тебе подарила ее. Я буду теперь ноги брить.

— А что ж ты раньше с лохматыми ногами ходила? – пробурчал Митя.

— Такая я вот сволочь, недостойная тебя. – ответила Светка. – А еще я хотела тебе признаться, что я тогда сломала твои серебряные удочки.

— А я подмешал тебе в пудру перцу

— Да, помучалась я тогда…. Светка помрачнела от горьких воспоминаний, — Зато я тебе, ха-ха-ха-ха… Я тебе твой поганый перец горчицей намазала, когда ты пьяный пришел…

—  Змея, право, змея! Ты же не мне плохо сделала, а подруге своей! Эх, ты! А помнишь, ты на подиуме упала и ногу сломала, так это я тебе каблуки подпилил!
— Гадина! А помнишь, твой Порше взорвался?

— Твоя работа? – изумился Митя.

— Моя!

— А землетрясение в Хургаде в 2002-м, когда я там отдыхал, кстати, с Танькой, подругой твоей? Твоих рук дело?

— Не. – Светка задумалась, припоминая, — Землетрясение — не я. А помнишь, сборная России проиграла Израилю?

— Сволочь! – проскрипел зубами Митя. – Мерзость! Ты действительно недостойна меня! Гитлер по сравнению с тобой – ангел! Прощай, — сказал Митя и стремглав выскочил к своему черному Майбаху, в котором ерзала от нетерпения  Танька Популяева.

— Гришка! Выходи, мерзавец ты эдакий! – гаркнула весело Светка в глубину комнат. – Он уехал навсегда!

Из шкафа осторожно вышел Гришка, статный мужчина 30-ти с лишним лет, в безвкусных хлопчатобумажных трусах, цвета фанты, известный в определенных кругах неисправимый халявщик, мерзавец и альфонс.